Главная страница » Публикации » “Оставить всё, чтобы быть” — интервью журналу Rigas Laiks (2017 г.) Часть 1
| |

«Оставить всё, чтобы быть» — интервью журналу Rigas Laiks (2017 г.) Часть 1

С синологом Владимиром Малявиным беседует Арнис Ритупс

Давайте начнем с вопроса, есть ли философия в Китае.

Вопрос очень хороший, но требует долгого ответа. В двух словах я мог бы ответить тезисно, потому что мои взгляды на этот вопрос меняются. Я могу только зафиксировать свое сегодняшнее состояние с учетом моего опыта жизни в Китае и изучения китайской мысли. В принципе, есть ли философия в Китае или нет, сам по себе вопрос не такой уж важный. Почему философия должна быть? Если речь идет о серьезном поиске истины, то, конечно, она есть. Она есть везде и повсюду, где есть человек. Это первый тезис. А второй – в том, что я всегда придерживался точки зрения, близкой к Мерло-Понти или Хайдеггеру, но в особенности к французской школе, которая исходит из понятия метафилософии и даже нефилософии. Философия должна испытывать собственные границы, свои пределы. Она должна возвращаться к тому истоку познания истины, который формулирует, собственно, философскую проблематику.

И что может являться этим истоком?

Таким истоком может являться только встреча с Другим, встреча с инаковостью своего собственного существования. Философия становится философией в тот момент, когда она встречается с нефилософией и определяет свои границы.

В таком случае что такое Другой?

Это очень интересный вопрос. Я не могу на него ответить, потому что, если я отвечу, он перестанет быть Другим. Давайте оставим его в том невинном и блаженном состоянии, в котором он находится. Дело в том, что восточные философии вообще, а китайская в особенности, выставляют иные пределы или границы, в рамках которых философия должна осмыслять себя, чем те, что знает Европа. Европейская классическая философия интеллектуалистична, начиная с греков и кончая Гегелем, вплоть до Ницше.  Что это значит? Поиск истины выражен в самоудостоверении или самооправдании разума, который ищет его в самом себе. То есть он не хочет иметь отношения с реальностью, какой бы она ни была, а подменяет ее осмосом, опосредующей реальностью, выраженной в понятиях, идеях, абстрактных определениях, которые позволяют ему оправдать себя и одновременно проецировать себя на мир, чтобы завладеть им. Философия в данном случае является служанкой идеологии как способа овладения миром и утверждения своего господства над миром. Она империалистична по сути.

Но есть же в этом самоудостоверении интеллекта, разума что-то правильное? В том смысле, что помыслить то, что мыслью не является, страшно сложно.

Безусловно. Мы должны мерить мысль немыслимым – это один из главных тезисов метафилософии. Ошибка классической философии состоит в том, что она пытается бесконечность иного заключить в конечность понятия в интеллектуалистском виде. Поэтому она создает непреодолимые разрывы между собой и миром. И отсюда агрессивная и империалистическая позиция Запада по отношению к миру вообще.

А откуда вы знаете, что мир – иной?

Я это знаю как китаист.

Ведь есть и другая точка зрения: каким вы помыслите мир, таким он и будет.

Эту точку зрения я и имею в виду. Но мыслить можно по-разному. Можно мыслить мир как конечность понятий, которые оправдывают и удостоверяют себя. А можно мыслить мир, открываясь ему, открываясь иному – вне понятий. Вот пример: от Ницше, Хайдеггера и далее к постмодерну – это традиция, которая противостоит, безусловно, классической философии. И далее она в конце концов замирает в классической философии, потому что обязана себя оправдывать интеллектуалистически. Это такой бунт против философии, который в конечном итоге заканчивается ее принятием. Когда я говорю о реальности, надо иметь это в виду. Во-первых, открытость миру – это наша самая надежная, как ни странно, защита. Мы защищены не батареями инструментальных понятий, а нашей бескорыстной, незаинтересованной открытостью миру, каким бы он ни был.

Что в нас может эту открытость поддерживать?

Давайте вернемся к импульсу, от которого идет философия. Тут есть какое-то особое измерение разума – назовем его сверхразумом или мудростью, если угодно. Этот разум заключает в себе собственное трансцендентное начало, которое его превосходит. В принципе разумность и есть самоотрицание. Только можно по-разному это понимать. Установка Европы на интеллектуализм мышления раскалывает человека на две части: материализм и идеализм, трансцендентное и имманентное, культуру и природу. И западный человек живет в этих страшных оппозициях, которые в итоге выливаются в тоталитарный режим – в торжество насилия, потому что вы должны разрезать себя пополам, а потом должны соединиться. Ведь что сделал европейский авангард? Он хотел вернуться к истоку сознания. Долой все формы и шедевры, вернемся к чистому опыту! Очень хорошо, прекрасно. Этот чистый опыт – черный квадрат, потом белый или красный, как у Родченко. Какой следующий этап? Оказывается, этот чистый опыт точно соответствует научному образу мира – машинному, технократическому образу. Отсюда получается, что их стиль сначала технологический, а потом приходит тоталитаризм. На этой пустой почве приходят Сталин с Гитлером. Со своим, условно говоря, имперским искусством. Это авангард создал идеологизированный соцреализм, потому что он разрушил все основания культурных форм. Он применил насилие именем разума. Авангардисты – теоретики разума. А потом Сталин тем же разумом их пришлепнул.


Но давайте не будем про Европу и про мир
. Давайте про вас. Как вы почувствовали, что ваш призыв, ваш импульс именно в китайской философии? С чего это началось? Что вас беспокоило?

Исключительно верность каким-то исходным посылкам существования, своей подлинности. Доверие к жизни, начнем с этого. Открытость к жизни.

У вас был вопрос подлинности жизни?

А у кого его нет, вообще-то говоря? Китай не идет по пути интеллектуализма. Европейцу это понять очень трудно. Я по своему опыту знаю, что надо очень долго разговаривать с европейцами, чтобы они действительно поняли, о чем идет речь в Китае. Хотя нам кажется, что разум говорит: «Ну я все могу понять. Все, кроме того, чего не могу понять». Но речь идет о безусловном доверии к жизни, жизненному опыту как он есть, без редукции его к логоцентрическим схемам, которые дают нам иллюзию господства над реальностью. Без редукции к трансцендентальности. Нет редукции! Это чистый жизненный опыт, который есть абсолютная конкретность – до понятия. Вы скажете: «Как же можно так жить?» Можно. До индивидуальной рефлексии уже все есть.

Но тогда получается, что жизнь – это все что угодно. Это абсолютно бессмысленное понятие.

Нет, секундочку, вы реагируете как европеец. Нигилизм – чисто европейское понятие, так же как фрейдизм, в котором нет самоутверждения личности без бунта против отца. Скажите это китайцу – интересно, как он будет реагировать? Им это в голову не приходит. Почему я должен бунтовать против отца, чтобы стать личностью? Вот этот подход мне странен, например. А ведь за ним стоит самоутверждение интеллекта, который сам же себя потом и убивает. Когда я говорю: «Оставь себя, следуй Другому», первая реакция – «А почему нужно себя оставить? Я же такой хороший! Это же я!» Вот такой индивидуализм. И никто не может сообразить, что речь идет о формуле жизненного успеха: «Оставь себя, и все тебе останется. Оставь мир, и все будет тебе оставлено». Это интересная вещь, подумайте. Для того чтобы тебе все осталось, ты должен все оставить сам.

Извините, Владимир, но чтобы что-то оставить, что-то должно быть. Нужно быть чем-то, что можно оставить.

Поймите, если я – что-то, я уже загромождаю свое сознание химерами. Это иллюзия – то, что я думаю о себе. Что бы мы ни думали о себе, это заведомый самообман, и мы это знаем. Оставив себя, вы приходите к чистому состоянию сознания. Не то что там нету ничего. Вы приходите к чистой конкретности переживания, в которой и есть ваша сообщительность с миром. Здесь нет меня и мира, мы живем вместе, мы живем, рождаясь совместно. Это духовная практика. В чем состоит духовная практика? Прочитать десять книг? Накачаться и толкнуть триста килограммов веса? Нет, она состоит в самоочищении сознания. Другого определения у нее просто быть не может. И когда вы это делаете, вы высвобождаете жизнь во всем богатстве и разнообразии. Вы находитесь в сообщительности. Это не коллективизм, это особое дорефлективное состояние общности всего живого. Как дельфины помогают утопающим, вынося их на берег. Это такой первичный жизненный инстинкт альтруизма, я это так называю. Сначала мы есть вместе – не я, не вы, а мы. У китайцев это первопредок. Кто такой первопредок? Это тот, кем я еще не бывал, то есть одновременно прапочва и запредельная будущность. И школа это соединяет, потому что в ней есть учитель и ученик. На Востоке вообще не существует индивида. Есть только отец-сын, мать-дитя, правитель-подданный. Не существует человека как такового, только отношения между людьми.

Разве понятия «человек» вообще нет?

Есть, конечно. Его обозначает иероглиф человека в ритуальном поклоне. То есть всегда берутся социальные качества. Точно так же, как иероглиф «женщина» в восточных языках – это человек, сидящий, поджав под себя колени, руки на правом боку. Так женщины до сих пор сидят в Японии, это церемониальная поза женщины перед мужчиной. Вы спрашиваете, откуда она взялась? Да потому что она выходит из качества отношений в тот момент, когда вы очистили свое сознание. Вот и все. В этот момент вы точно занимаете вашу нишу, как стрелок бьет в десятку.

Это мне непонятно.

То есть как непонятно?

Непонятно, почему из того, что вы очищаете свое сознание, следует, что женщина должна сидеть именно так.

Она должна так сидеть не потому, что я что-то очищаю, а потому что она такая есть по своей женской природе. Во всяком случае, для китайцев. С европейской точки зрения это очень сложный вопрос, почему так. Но китайская традиция – это набор таких типовых поз. Китайская письменность тоже такова. Любой иероглиф есть отбор одной сущностной черты. Это качество существования, это не образ. Речь идет о подобии качеств. Подумайте, что значит фундаментальное понятие восточной метафизики «таковость»? Это та же естественность. То, что так существует. То, что так и есть. Это качество. Наш опыт состоит из миллионов этих опытов, этих таковостей. В буддизме это тоже есть в понятии дхармы. И я просветленным сознанием, как у Лейбница в «Монадологии», их выявляю и фиксирую. Мудрые их выявляют, потому что их сознание обостренное. Моя задача состоит в росте духовной чувствительности, а не в накоплении знаний, которые никому не нужны, потому что это бремя большое.

Чувствительности к чему?

К жизни, проживаемой в нас, проходящей сквозь нас. Мы имеем опыт жизни, он динамичен, поэтому имеет качественное состояние. Если бы он не был динамичен, он не имел бы качеств, он имел бы только предметное состояние: дерево – и все. Здесь нет этого. Здесь другая система означения. Метафизическая, относящаяся к качественности существования. Китайская традиция в любых ее видах – это набор этих качеств. 82 музыкальных аккорда, 108 фигур воинского искусства и так далее. Что за этим стоит? Название качества: «черный дракон выходит из пещеры», «белый аист расправляет крылья». Что такое? Где тут аист, где крылья?

Вот именно!

Про это я и говорю. Вы должны для начала довериться, что за этим что-то есть. Потому что без доверия вы не можете открыться миру. Вы должны довериться жизни для начала. Это и есть доверие к жизни.

Довериться китайским образам?

Ну, у китайцев это в крови. А мы говорим: «Я занимаюсь критическим анализом». Но ведь речь идет о прерывности актов таковости и моего существования, которые никак не могут быть выстроены в логическую схему. Так же, как и в буддизме, в китайской мысли реальность есть скриншот, отдельные моменты, вспышки явления/исчезновения. Это мерцающий мир, в котором нет логических связей, но есть более тяжелая связь, более глубокая – связь жизненной преемственности.

Мне почему-то кажется, что этот мерцающий мир может открыться только так, как мой ум к этому подготовлен.

Вот опять начинается! Ваш ум ни к чему не подготовлен, кроме как к самооправданию и самообману. Вот к чему готов ваш ум – сознание всегда обманывает себя. Ну почитайте Ницше, не надо быть китайцем для этого! Мне очень нравится китайский афоризм: сердце, то есть сознание, не есть то, чем оно является. Что же в нем сознавать? Вот вся восточная мудрость. Что вы занимаетесь падалью, извините, пожалуйста? Это, говоря словами того же автора, все равно что куском тухлого мяса отгонять мух. Сначала вы достаете мясо, потом мухи появились. И чем дальше, тем больше. А вы этой тухлятиной еще и размахиваете. Во-первых, культурная традиция Китая стоит на этих вещах. Вся китайская цивилизация выстроена тончайшим образом на этом миропонимании, которое включает в себя доверие. Или, как говорят европейцы, маниакальное раболепие перед властью и духовная нищета. Это я цитирую одного американского автора. Он прав, он прав. С точки зрения серьезного европейца, китайцы – это желтолицые муравьи. Сейчас у нас политкорректность, вроде бы так неудобно говорить, но, строго говоря, так оно и есть: духовная нищета, уместно дополняемая маниакальным раболепием, холуйством перед властью. Откуда берется эта власть? Это власть самооставления. Властвует тот, кто больше себя оставил. Я оставил больше вас, значит, я ваш учитель. Я больше следую вам, чем вы мне. Чем ниже я умаляюсь, тем оказываюсь выше вас. Конечно, в христианстве это было, мы же не такие примитивные, мы все понимаем. Христос сказал: «Мир даю вам». Спрашивается, что происходит дальше? Вот что происходит: я оставляю себя, следуя другому. Поэтому я могу четырьмя унциями толкнуть тысячу пудов веса. У меня был учитель, очень сильный, уникальный человек, который всю жизнь посвятил тайцзицюань. Он вообще не выходит выше подворотни. Он никогда не займет никаких должностей, полагая, что тот, кто себя оставил, – где ему быть-то? Есть фильм, где он выступает в Японии, и там показано, как он бросает пятерых мужиков на расстояние пяти метров, они просто впечатываются в стену. Тут у нас был один мастер боевых искусств, тоже уникальный человек, так вот он увидел это и говорит: «Все бы хорошо, я выше учителя не видел, но вот последняя сцена – такого не бывает. Это он чтобы закончить эффектно так сделал». Я передал эти слова учителю, и он ответил: «Ну понятно, мы верим только в то, что сами можем». Очень точно сказано. Каждый из нас верит только в то, что он может. Заключаем: человек все-таки должен решиться принять жизнь как она есть. А это не так просто сделать. Принять жизнь и стать бессмертным не так просто. Ведь жизнь бессмертна.

Я не понял, в каком смысле жизнь бессмертна?

Вы можете жить в этом истоке жизни. Оставляя себя, вы возвращаетесь к истоку жизни, к первопредку, который существует вечно. С точки зрения индивидуального сознания это, конечно, полный самообман. Я-то помру. Но мы-то знаем, как по Пушкину: «Нет, весь я не умру». Есть душа, которая бессмертна.

Вы тоже не умрете?

Видите ли, смотря что понимать под «вы». В школе существует фантом учителя, этот первопредок существует фантомно. Подумайте, откуда идет ваше сознание? Исток сознания – фантомная реальность. Почему фантомная? Она и есть, и не есть. Она постоянно ускользает, она между, она нам дана в собственном отсутствии. Подумайте об этом! Ведь это не я говорю, это апостол сказал: «Проходит образ мира сего. И радующийся как не радующийся, пользующийся миром как не пользующийся».


Продолжение:

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *