Главная страница » Публикации » В тени Хуашани. Часть первая
| | |

В тени Хуашани. Часть первая

Владимир Малявин

Почти зимние заметки о летних впечатлениях


          Когда приезжаешь в китайский город – а это был Сиань в теплый августовский вечер – ноги сами несут в толпу, в водоворот уличного торжища. Все-таки человек – социальное животное, и притом ему нужно не просто «людей посмотреть, себя показать», но нутром ощутить мощь человеческой массы и порадоваться ей, ведь в ней нам открывается «роковое родовое», бессмертное начало. Вот где начинаешь понимать, почему китайцы сравнивали жизнь с веселым плаванием в бурных водах. Вокруг кипит человеческий океан, пылают разноцветные вывески, воздух наполнен криками торговцев и острыми, незнакомыми ароматами. Жизнь несется мимо брызгами горячего потока. Всякие мелкие закуски – кукуруза, грибы, кальмары, креветки и проч. – наспех обжариваются на грубых лотках и голод не утоляют. Только проглотил – и сразу хочется чего-нибудь другого. Рядом разложена бижутерия и прочая мелочь. Взгляд скользит от одной вещицы к другой, а сами товары в Китае, как все знают, неважного качества, сделаны скорее для скоротечного удовольствия, чем длительного пользования. Они – игрушки. Поиграл и сломал. За базаром, едва различимые в ночном сумраке, стоят невзрачные, хлипкие домишки. Их обитателям тоже предназначено жить веселой мимолетностью быта. В жилищах – та же беспорядочная скученность, в крестьянских домах перехлестывающая все границы: в гостиной перед домашним алтарем свалены в кучу мешки, коробки, всякий хлам, рядом стоят велосипеды.
Если предположить – а это предположение кажется мне единственно разумным – что внутреннее коррелируется с внешним сущностно или на худой конец структурно, то свалка китайского быта должна указывать на необыкновенную тщательность духовного бдения – подлинного идеала китайской жизни. Согласно классическим формулам, просветленное сознание –  «густое, тонкое и единое» (密, 精,一), его мир – это «чаща тьмы образов» 万象森. Художник 15 в. Шэнь Чжоу в надписи к картине «Ночное бдение» утверждал, что достигшему просветленности бдения дано чувствовать первозданный разрыв, зазор, пустоту в опыте, которые так тонки-плотны, что туда «нельзя воткнуть даже кончик волоска»(1).  


Все это означает, что хаос китайской жизни приковывает внимание к мгновению, к «мельчайшему», побуждает жить красотой эфемерного и, следовательно, учит все оставлять. Поразительное, даже парадоксальное свойство! Ибо, вникая, пусть даже невольно и автоматически, в каждое мгновенное переживание, сознание невольно пробуждается, встряхивается, дух открывает новые глубины своей чувствительности, и тогда за пеленой пляшущих теней вдруг прозреваешь в темной глубине неба… затаенное присутствие иного-одного: вечнотекучего хаоса. А мир, сваленный в кучу, еще откровеннее свидетельствует о своей цельности. Китайский город и есть такой образ хаоса – невероятно цельный в своей беспорядочности. К хаосу приходят, оставляя, снимая, стирая все мысли, чувства и образы. Недаром Лао-цзы назвал бдение «чисткой темного зеркала». Эта работа хаоса сродни работе любви в буддизме или христианстве: она не прекращается ни на миг и даже составляет, пожалуй, ее бытийное подполье. Самое время вспомнить заветы древних «упражняться во всякое время» (Конфуций), «упражняться в постоянстве» (Лао-цзы). Поистине, мимолетность жизни – лучшее свидетельство непреходящего, и нет лучшего способа войти в вечность, чем предаться, довериться повседневности. Посреди житейского волнения, в оставленности всего и вся и, значит, в пред-оставленности человека себе, раскрывающей смысл его свободы, только и может родиться воля к совершенству. Вот где спрятан секрет необыкновенной жизненности древнего Китая.

*

             На следующее утро отправляемся на вокзал скоростной железной дороги – нового китайского чуда. Куда только подевался хаос быта Поднебесной, она же всенародное под-небесье, которое прячется в самом себе! (Подозреваю, что он теперь прячется внутри компьютерных систем.) Быстрый, комфортабельный поезд за сорок минут домчал нас до городка у подножия горного массива Хуашань, старинного центра китайского даосизма. Как почти все знаменитые горы Китая, Хуашань теперь превращен в большой аттракцион, и подвижникам Дао пришлось отступить под натиском смелого нового – читай: наглого и жульнического – мира турбизнеса. Из кабинки канатной дороги, поднимающей посетителей к вершине, можно видеть заброшенные домики и пещеры отшельников. Даосы отступили, но не ушли. Они укрылись в монастырях и оттуда совершают набеги на знаменитые пики Хуашани, проводят там свои «семинары». Наш путь лежит в один из таких оазисов древней мудрости, именуемый «Институтом Яшмового источника». Институтом заведует наставник Су Хуажэнь, и он согласился за кругленькую сумму обучать новичков из России гимнастике, дарующей долголетие.
Размещаемся в небольшой гостинице с видом на горы и красивым двориком в китайском стиле. Идем знакомиться с хозяином. Вышел во двор и остолбенел. Передо мной на стене висят четыре иероглифа, выражающие мудрость великого Пути-Дао: «Обеспечивайте бесперебойную сообщительность!» Ларчик открывался просто: здесь раньше размещалась контора, ведавшая транспортным сообщением в округе.
Занятия проходили на крыше гостиницы, а в дождь или при сильном ветре – в офисе даоса Су. Начинались они в пять утра и длились часа два-три. Когда выходишь на крышу перед началом занятия, город и горы еще погружены в ночной мрак, вокруг тишина, только иногда свистнет вдали тепловоз. Встаем лицом на восток, чтобы «впитывать силу восходящего солнца». Восточный край неба постепенно светлеет, громады гор и усеянная домами равнина внизу понемногу выходят из тьмы, воздух теплеет, птичьи трели приветствуют рассвет. Ведет занятие ученик нашего даоса, а сам он стоит в стороне и поправляет наши стойки и движения, изрекая простые истины совершенствования по-китайски: «расслабьтесь!» «еще расслабьтесь!», «дышите ровно», «спина прямая!», «отстраняйтесь от суетных мыслей», «не спешите!». «Весь секрет исполнения этих упражнений, – добавляет он, – в том, чтобы делать их медленно. Даже Лао-цзы уехал из Китая на буйволе потому, что буйвол ходит медленно». Медленные движения быстро приносят плоды: приходит внутренняя сосредоточенность, мышцы словно расплываются, чувство тяжести тела сменяется приятным ощущением плотной, как бы взрывчатой пустоты и растекающегося жара. После занятия заряд бодрости и ясности духа остается на весь день

*


              «Институт Яшмового источника» расположен по соседству с даосским монастырем и большим парком, где даосы в своих черных шапках и серых халатах неспешно прохаживаются бок о бок с туристами и семьями из местных. Атмосфера праздности неожиданно, но очень естественно объединяет здесь монахов и мирян. Хуашань живет воспоминаниями о нескольких легендарных даосах: Люй Дунбине, Чжан Саньфэне и особенно Чэнь Туане, создателе знаменитой эмблемы Великого Предела. Статуя Чэнь Туаня в позе его фирменного способа медитации во сне украшает вход в парк. В одной из пещер при монастыре можно увидеть такую же лежачую черную статую Люй Дунбиня, накрытую до плеч красным покрывалом. Новодел, конечно. Прежнюю скульптуру разбили хунвэйбины. Рядом стоят две стелы, на которых изображены схемы мирового круговорота в его поступательном и возвратном направлениях. Первое соответствует мировой эволюции в ее «человеческом» модусе, как процесса эволюции форм. Второе означает возвращение к «небесному началу», которому учит даосизм. На первой плите на рисунке Пяти стихий обнаруживаем какой-то шестой элемент, подпись к нему стерта. Уже на Тайване учитель Гао Людэ пояснил, что для развертывания мира требуется добавочный фактор, как бы «избыток» актуального состояния. Его-то и изобразили неизвестные авторы рисунков.


Помимо даосской символики в парке представлен мотив «национального возрождения». Этой великой цели посвящены надписи на двух больших валунах, поставленных здесь недалеко друг от друга и с небольшим разрывом во времени в 1918 и 1919 годах. Еще одно свидетельство того, как много значит для китайцев память о диктате колониальных держав. Эта память и сегодня не дает им покоя и скрытно движет их мыслями и поступками.
По вечерам площадь перед статуей Чэнь Туаня превращается в многолюдную дискотеку на открытом воздухе. Впрочем, танцы – только одно из множества выражений игровой стихии, разлитой по всему Китаю.
Драконы на крышах китайских храмах играют с «пылающей жемчужиной». Львы перед воротами тех же храмов играют с шарами. А внутри храмов, обвешанных наподобие казино гирляндами лампочек, боги с хитрой улыбкой крупье сидят перед столом с гадательными палочками, предлагая сыграть в судьбу. Ибо в Китае даже боги не властны над случаем.
Простые люди играют в карты и мажонг. Интеллигенция играет в шашки и шахматы.
Мужчины городка Хуашань играют кнутами, оглушительно ими щелкая. Женщины Хуашани самозабвенно играют в танце. Дети просто играют. Старики, сидящие у дверей «Ассоциации пожилых людей», смотрят на играющих.

Игра есть там, где все понарошку, все иллюзия и даже – если играет военный стратег – обман. Но игре, тем более если хочешь кого-то обмануть, нужно искренне и, значит, сознательно предаваться. В мире игры, где все неопределенно, только искренность игры дает ориентир в жизни, только она правдива. Вот корень китайской мудрости. Если европейцы спасают свои либеральные ценности «критицизмом» (который все труднее отличать от кретинизма), то китайцы оправдывают свой «патерналистский авторитаризм» игрой. Играя во власть, мы власть удостоверяем и получаем возможность властвовать. Точно так же мы «танцуем танец» или даже наслаждаемся наслаждением. Для этого нужно только «оставить себя», что даже не требует усилия. Все забывая, мы становимся собой в действии. Создавая пародию, игровое подобие, мы указываем место, где может укрываться оригинал. Таков секрет «китайских церемоний», а точнее – чистой ритуальности, которая созидает тончайшую соотнесенность всех вещей. Ирония и комизм так глубоко вошли в мышление китайцев, что им недоступен – да, по сути, и вреден – циничный юмор европейцев. Недавно я увидел апофеоз этой спасительной мудрости игры: на стене универмага в Гуанчжоу висел огромный плакат на тему энергично пропагандируемой ныне в Китае «китайской мечты». На плакате было написано: «Весь народ танцует китайскую мечту!»

(1) Серьезным читателям рекомендую подробнее ознакомиться с этим интереснейшим документом китайской духовности. См. В.В. Малявин. Сумерки Дао. Москва: АСТ, 2001. С. 298-299.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

0 комментариев

  1. Игра и у нас забыта уже давно,все движется в русле трезвого прагматизма.

  2. Да, хаос и игра -приятный перелив энергии, когда все это читаешь…статья как бы вводит в некий мир , что-то прозрачное и осеннее.
    Изображения шести элементов почему то нет!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *