Отзыв на книгу «Цветы в тумане: вглядываясь в Азию»

Андрей Бычков
АЗИЕЙ НАДО ЖИТЬ

О книге Владимира Малявина «Цветы в тумане: вглядываясь в Азию. Новые цветы в тумане: повторение пройденного», М., РИПОЛ классик, 2022. 510 с.
«Мир в целом и есть тень, подобие духовной реальности»
В.В. Малявин

Ты берешь в руки эту книгу как читатель, и превращаешься в путешественника, эта книга зорко всматривается в тебя. И вот ты уже оставляешь себя, свой опыт и свои неврозы. Становишься другим. Превращение – единственная реальность на Пути. А настоящий путешественник – паломник. Эта книга ищет и позволяет найти нечто большее, чем описание памятных мест, храмов, святынь, горных пейзажей или озер, где побывал ее автор. Она помогает осознать, что мир в Азии, да и везде, наверное, не более, чем фантазм. Всё под Луной и Солнцем равно реально и не реально. Всё есть и ничего нет. Но и это знание – как освобождение – тебе, читатель, еще предстоит найти, тебе еще предстоит потрудиться на пути прочтения. А освобождает, как ни странно, не четкая мысль, а мысль нечеткая, освобождает сам язык, темный и подчас сбивающий с толку, как ступени дзэнских коанов, прежде чем хоть что-то приоткроется, прежде чем подобно молнии блеснет в своей таковости Великое Нечто, которое и есть Великое Ничто. Нет, речь не о нигилизме, а о радости жизни – принять ее «как она есть». Но здесь нужен учитель и проводник, тайный владелец и распорядитель не столько мудрости, сколько самого языка, читай – писатель, потому что раз уж мы говорим о книге, то к путешествию тебя приглашает язык. Так в этом зеркале с неизбежностью появляется и автор, сам Владимир Малявин. Разумеется, его образ возникает как фантазм в голове его читателя и почитателя, возникает как «темный предвестник», выражаясь языком философии Делеза, для которого был важен этот термин из метеорологии, подразумевающий еще невидимый зигзаг, тайно прочерчивающий путь множественности грозового освежающего разряда.

Малявин – человек-загадка, и ты так и видишь его, то тут, то там – в горах Сычуани или на озере Хотон-нур, в квартале гейш в Киото, а то на развалинах Ангкор Ват. Все это разные страны с одним именем, автор как демиург, он то появляется, то исчезает, вот задумавшись стоит над пропастью, а вот теряется в уличной толпе, его уносит ветер или скоростной поезд, ведь это великая страна-мираж, под названием Азия. И кто, как не он, Владимир Малявин, адепт и проводник высших сил, гениальный переводчик и толкователь «Дао-Дэ цзин», «Чжуан-цзы» и еще полсотни священных книг, неистовый путешественник и философ, кто, как не он, может тебе, читатель, об Азии рассказать, и кого только и имеет смысл слушать? Ведь тебе нужен не просто путеводитель и занимательный травелог, не просто мемуар и не только концепт. Ты же по-прежнему взыскуешь истины, догадываясь, что скорее всего, в прежнем понимании ее уже нет, что тебе остаются лишь священные иллюзии, раз уж и весь этот мир, как выясняется, лишь великая галлюцинация и обман. Азию не объяснить и не доказать наперекор той же Европе, Азию, как крест, нужно перенести на себе, чтобы она приоткрыла свою чарующую и ослепительную пустоту (и пустыню), где только и может рождаться жизнь сама по себе – таков завет путешествующего философа в его само-оставленности, такие ответы называет и эта его книга. Но решение задачи, читатель – за тобой. Немногие могут заплатить временем и трудом, тяготами паломничества ради подвига слов, в которых остается загадочный отблеск истины. Эта книга – след путешествия на Старый Восток, но большей частью она и о новодельном Китае. Вот почему только тот, кто владеет темным языком Лао-цзы, и кто знает и язык настоящего, этот скользящий постмодернистский путь знаков, может угадать и ту странную линию пересечений, а лучше бы сказать складку, где актуальное сходится с виртуальным, а имена реальности рассеиваются, как и должно быть, ведь так и только так творится новое в его новейшем старом, как оказывается в Азии знали об этом всегда, кружа вокруг зияний неназываемого, и чему так просто дать имя обычных вещей, тогда как на Западе упорно пестовали субъект, чтобы сегодня вместе с Нанси (и после Фуко) от него отказаться. Чтобы не быть голословным, приведу цитату из книги Малявина: «Похоже на то, что для китайцев фантазм это не отклонение от нормы, не «измененная форма сознания», а самая что ни на есть первичная правда человеческого бытия». А вот и еще: «Здесь, в святых местах Тибета, виртуальная реальность – главное открытие современности – сходится с фантомной природой просветленного видения». Лиотар с Бодрийяром могли бы позавидовать нашему русскому философу, который, зная восточные языки и переводя не копии, а оригиналы, еще в основаниях (в тумане оснований) далеких (и как выясняется, близких) религий угадывает этот потаенный цвет виртуальности, как она расцветает все ярче и ярче, тогда как реальность или то, что мы раньше ею называли, отныне представляет из себя не более, чем туман. Фантомность истины, как и фантомность существования, – не это ли та самая праматрица, связывающая воедино разрозненный и принципиально множественный опыт человечества? Впрочем, и «представляю – есмь», как выразился крупнейший западный философ. Но и его знаменитый Dasein – не отблеск ли дзэнского коана? Линия пересечений двух современностей, а, скорее, складка, да, складка – Малявин согласен и с тем, что говорили о линии Лейбниц или Делез, и принимает и этот язык, но только он начинает разговор с Шелкового Пути, как будто это Путь Лао-цзы, линия китайского барельефа или даже сфера, вырезанная в сфере – темный язык того самого «темного предвестника», который порождает прозрение, ибо только концепт может быть прозрачным как кристалл, но «мудрец подобен мутному потоку, который все вбирает в себя». Иносказательность и загадка, – язык Азии, что уж говорить о потоке сознания. Азия грезит и представляет себе Европу со всеми вместе взятыми ее концептами, как они еще народятся. А может, наоборот? Кто и кому снится? Эх, бабочка Лао-цзы… «ладно из всех, кто из» – закончил бы предложение Джойс. Но ведь сказано еще в «Дао-Дэ цзине»: «Великий Путь – море разливанное. Ему что влево течь, что вправо – все едино…». Так сойдемся на непроницаемости, непрозрачности и таковости. Сойдемся на симуляции, чет-нечет. Ведь на Востоке все есть игра, и театры в том же Китае издревле стоили рядом с храмами – усмешка истины, ее маска.

Все темнее твой путь, читатель. Но ведь пока это только рецензия, кто-то, некто Андрей Бычков, внимательно прочитал и уже спешит разгласить вычитанные секреты, как будто их можно передать, как некое готовое к передаче в частную собственность знание, тогда как им еще нужно бы научиться воспользоваться. Но чтобы применить его на практике, нужно измениться самому, отказаться от «частной собственности знания», и тут без паломничества никак не обойтись… Беда в том, что «медленным путешествиям» предпочитают сейчас высокоскоростной туризм, все спешат – отсюда и чтение по диагонали, те же рефераты, аннотации, дайджесты, пересказывают «Войну и мир» за шесть с половиной минут, но разве это может сравниться с бессмертным романом? Так и эта рецензия не заменит книги, это всего лишь бледный отзвук и почти неразличимый след, и спасти рецензента может разве что позитив симуляции, ведь сам он нигде не был (вранье, конечно, но как не обойтись без фальсификаций, раз уж и вся наша жизнь – фантазм). Но скажу тебе честно, читатель, после этой книги, и вправду хочется все бросить и все оставить, чтобы устремиться вслед за Малявиным в его ошеломительном и страстном порыве. И я не скрою, что еще первое издание этого труда десять лет тому назад сподвигло меня на путешествие на Тайвань. Харизма Владимира заставила все оставить, и вот я уже под его внимательным оком изучаю вместе с несколькими соотечественниками тайцзицюань у легендарного мастера Линь Алуна. В Новом парке Тайбея я был свидетелем энергийного удара на расстоянии, так называемого линкунцзинь.

Но вернемся к книге. Опять же – детерриториализация, как выразился бы Делез, ты начинаешь с чтения, и чтение помогает освободить в себе жизнь. Вот и сейчас, во втором издании, во многом дополненном и расширенном (особенно в главах о Тибете) { https://zavtra.ru/blogs/apostrof-2012-10-24-000000 }, эта книга подействовала на меня как все тот же удар на расстоянии, что может быть, не все еще потеряно и что еще не поздно снова все бросить, а лучше бы сказать, – оставить (и прежде всего самого себя). Излюбленная, кстати, мысль Владимира Малявина – отдаться в само-оставлении жизни, как она есть.

Но пока мы все еще здесь, на пути знаков. Не стоит, конечно, думать, что эта книга – только лишь философский, да еще с темной заумью Лао-цзы труд. Это все же и живой рассказ об опыте путешествия, восточная мысль сочетает в себе и символизм, и деталь. Размышление здесь переходит в эссеистический пассаж, а тот – в очерк, документальное описание с шокирующими иногда подробностями (например, крохотные кельи-будки, без окон и электричества, для монахинь буддийского женского монастыря в Ячине), а рассказ о сверхсовременных азиатских городах порождает особый, почти авангардистский стиль («вставшая в час пик биомотомасса в окружении иллюминации»). В тексте запрятаны и практические советы и заветы будущим путешественникам, вплоть до того, где ночевать и кому и сколько давать (без пронзительной энергии взятки в Азии никуда, да и какая же охота за экзотикой без денег?). Эссей часто кристаллизуется и в четко структурированный дискурс о теории и практике китайского (и не только) искусства, например, «японцы ставят акцент на тщательной артикуляции формы, выявляющей бесформенное, а китайское искусство тяготеет к растворению формы в несотворенной цельности бесформенного». Здесь есть пересказы и толкование притч и легенд (Чжуан-цзы – о поваре, искусно рассекающим туши быков, проводя нож через «пустоты и полости»; сошествие Муляня в ад – «Мулянь спасает свою матушку»; знаменитая «Пионовая беседка»). В книге много словесных портретов и зарисовок. Вот легкий, летучий даосский мастер Су Хуажень, обучающий практике долголетия, покрикивает молодо «раскрывайте поры!». Или вот разговор тайваньца с крупье из казино в Макао, этом азиатском Лас Вегасе: «Что для тебя Макао?» «Сущий ад». «Чего же ты хочешь?» «Денег бы побольше…». Этот эпизод забавно перекликается с алмазной прозрачностью главного коана чань-буддизма, который автор приводит в тайваньской главе, в коане обмениваются репликами благочестивый император и Бодхидхарма: «Я построил множество храмов. Что мне за это будет?» «Ничего». «А ты сам-то, кто?» «Никто». Как жемчужины в тексте рассыпаны и секреты даосских медитаций (во сне медитируй лежа на боку и поджав ноги; для пробуждения духа закрой уши ладонями и щелкни себя по затылку пальцем и т.п.)… Но не забудем – главный завет автора, что ничего, никакой реальности «на самом деле» нет, вот почему она «на самом-то деле» и есть. Так зачем беспокоиться? Все в жизни происходит само по себе, идеал Лао-цзы – не деяние, а недеяние. Надо только забыть и постараться еще раз забыть забытое, и тогда все, что действительно необходимо – явится тебе само. «Следуя импульсу жизни, соответствуй переменам».

Самое очевидное, представить эту книгу как путь, некое Дао Малявина (к чему подталкивает, конечно, и авторский концепт путешественности). Но, может быть, книгу стоит вообразить и как некое здание (снова Хайдеггер: язык – дом бытия), и тогда может показаться, что чем-то она по своему потайному устройству напоминает внутреннее пространство Поталы, резиденции далай-ламы, главного буддийского дворца в Лхасе, те же – метафорически, разумеется – явные и неявные переходы, та же непонятная сообщительность коридоров и пространств, явленных и неявленных посетителям, потайные комнатки, боковые приделы, а все в целом, в своей элегантной аморфности и архетипически, по-восточному, хаосе – пространство для рассеивания… В тексте написано, что никто и никогда не должен знать, где, в каком помещении находится в данный момент далай-лама. И здесь напрашиваются ассоциации, что и сам Малявин прячется в своей книге, как в резиденции, то он на первом этаже травелога, а то в таинственной пещере для медитаций (в Потале, кстати, сохранилась пещера, где медитировал сам Сонгцан Гампо, первый покровитель буддизма), и никто никогда, наверное, и не узнает, кто такой автор «на самом деле», и так, наверное, и должно быть. А иначе, зачем нам его коаны и его афористика? Американские профессора-китаисты, щелкая пальцами, говорили мне в Айове, что Малявин-де симулирует стиль Лао-цзы. А как иначе? Утоливший жажду из темного источника, сам становится темным источником. Но разложить по полочкам в интеллектуальной деконструкции и явить во всей силе и мощи на практике, поверх всех форм – вещи разные. Малявин, конечно, мастер мысли, но он владеет поэтическим гунфу. Отсюда и его темный стиль, и его афоризмы, которые сыпятся фейерверками, как цветы (в тумане). Не удержусь от повода процитировать: «Китайцы – ницшеанцы азиатской выделки». (Не удержусь отзеркалить: а сам Малявин – европейский адепт Лао-цзы). Но Владимир Малявин продолжает традицию в смутные времена, когда традиция теряет свою территорию, когда она уже в широких поисках выходит в широкий мир. И, кстати, здесь есть очерк и об Афоне.

Эта книга снова напоминает нам, что «дух дышит, где хочет». Она не чужда, конечно, и человеческой, «слишком человеческой» горечи. Ведь симулякр, как оказывается на поверку, – это не столько истина, скрывающая, что ее нет (и потому симулякр есть истина, как сказано у Экклезиаста), сколько уже вездесущая фальшь и ложь, вульгаризация и подмена истины, ее упрощение, а то и ненужное усложнение, чем заняты зловещие силы современности, что давно уже стремятся к тотальному контролю над человеком. Малявин свидетельствует о снайперах, следящих за паломниками с крыши его гостиницы в Лхасе, о подсадных китайских «партийных» ламах (ведь все прежние, исконно тибетские – в эмиграции), о наглом взвинчивании цен на посещение святых мест (монастыри при этом не получают ничего), автор выдает и тайную стратегию властей – скомпрометировать великую традицию, превратить в коммерческий аттракцион. Но здесь, как в алмазной капле, отражается не только горечь Тибета, а и все, что происходит сейчас и со всем миром. Малявин расширяет дискурс и говорит о судьбе империй (а Тибет был когда-то империей не меньшей, чем Китай), об их священном предназначении: «упредить цивилизационный конфликт, превозмочь всякое противостояние, декретировать всеединство жизни, «мир в мире»». Что, конечно, не может не отозваться и в нашей трагической современности. Империи, говорит Малявин, «в отличие от национальных и демократических государств зиждятся не на принципе самотождественности, будь то сущность, субстанция, форма, идея, душа или эго, а на разрыве в опыте (в том числе историческом) или, если угодно, опыте со-присутствия Другого, в конечном счете опыта по сути глубоко нравственного». Слушать бы власть предержащим только его. Малявин – человек-гора, наследуя слову Конфуция.

Эту книгу хотелось бы пересказать глава за главой, слово за словом, как шаг за шагом, всем будущим путешественникам за истиной, даже если она и всего лишь фантазм, но ведь каждое место и каждая страна хранит и свое прошлое, и свое предназначение, а здесь уже не обойтись без учителя и проводника. Много чего хотелось бы еще пересказать из этой замечательной книги. И про японцев, этих «вечных учеников континентального Китая», и про русских… Но всего не перескажешь.

Книга Малявина как дао обмана. Читаешь в кресле – путешествуешь на кончике стрелы. Да и как же без священных иллюзий? «Ибо чем больше бодрствует дух, тем нереальнее окружающий мир» (В.В. Малявин).
Первая публикация: сетевой журнал «Формаслов», сентябрь, 2022.