Via Sacra / дорога к образу
Центр Владимира Малявина «Средоточие» представляет:
Татьяна Ян – живопись, фотография
Государственный музей архитектуры им. Щусева (МУАР)/ 16 октября-15 ноября 2015
Via Sacra — главная дорога Римского форума,
соединявшая Палатинский холм с Капитолием,
или священный путь — так называли крестоносцы
дорогу в Иерусалим.
Эта выставка — ретроспективная экспозиция, включающая в себя избранные работы из основных серий и циклов художника, объединенных мифологемой Пути. Центром экспозиции становится последняя серия Татьяны Ян «Rome. Via Sacra» (2015) – она о Риме, об образе вечного города как месте пересечения пространства и времени.
Тема Пути, объединяющая собой и проходящая через все циклы художника, находит выражение в сюжетах, отсылающих к конкретным географическим местам, узловым для истории материальной и духовной культуры человечества — Египет, города и земли Палестины, Иордании и Сирии; Каппадокия — всё это эйкумена Византийской империи; итальянские холсты отсылают в Равенну, Венецию, Рим; это и Африка — Тунис, а в последние годы поиски своего пространства привели художника в древний Китай.
Это хронотоп путешествия через пространство и время, эпохи и культуры. В работах можно найти реминисценции на живопись раннего Возрождения и русской стенописи XIV-XVI веков, мотивы и символы раннехристианских и итальянских мозаик, фресок Египта и росписей храмов Каппадокии, орнаменты арабского востока и цитаты из фресок гробниц династии Хань (Китай). Географические пункты, исторические координаты и сакральные смыслы и символы отсылают к главной идее: жизнь человека как паломничество и поиск высшего смысла бытия.
Дорогие друзья, мы будем рады меценатам, которые заинтересуются возможным сотрудничеством в подготовке и проведении этой выставки.
Если вам интересны подробности и возможные варианты участия, которые могут быть для вас интересны, пожалуйста, пишите на адрес: iantatiana@yandex.ru
Владимир Малявин
/статья к альбому выставки/
Человек пишущий всерьез – неважно, картины или книги – так или иначе выписывает нить своей судьбы. Это невозможно без чувства судьбийности каждого мгновенного впечатления. Чтобы дойти до таких впечатлений, нужно проделать большой путь – и внешний, и особенно внутренний. Остальное дело техники.
Татьяна Ян, откровенно говоря, представляется мне странствующим монахом вроде изображенного на фресках древнего монастыря Толинг в моей любимой пустыне Западного Тибета: идет как танцует, стопка сутр за плечами, в руках сосуд с живительной влагой мудрости, в такт движению тела весело развеваются концы пояса. Путь долгий. Тем крепче решимость дойти до цели.
Вот чем привлекают и очаровывают меня картины Татьяны Ян: совершенно особенной духовной смелостью их создателя. При всем разнообразии их сюжетов они пронизаны одним мотивом, одним желанием, одной мечтой художника: открыть и понять чужой и незнакомый мир, потому что такой мир, как девственная пустыня, предназначен человеку и ждет его. Человек присутствует там, где его не видно. Еxotica – вот самая верная примета человеческого. Горы, пустыни, Восток, забытая старина, «вечный город» как место ошеломляющей вечности… Загадка экзотического мира является здесь знаком самой труднодостижимой или какой-то вновь обретенной, постчеловеческой человечности. Недаром пейзажи нередко несут на себе непостижимые следы человеческого присутствия: полустертые письмена, заброшенные вещи, древние руины Экзотика не игровая, а серьезная ставит не столько предел, сколько цель человеческого познания. Она предлагает человеку совершить единственно достойный его подвиг: переступить через себя, выйти в мир, но вместе с тем и вместить его в себя. Ибо человек оправдывается миром. Только в полной открытости миру мы обретаем и полную безопасность, и подлинный покой. Невидимая и немыслимая полнота человеческого присутствия – единственно достойный предмет живописи.
Восхождение, путь в неведомые, но интуитивно родные выси: вот ключевое слово о человеке на Востоке, где человек никогда не есть нечто неизменное с приданными ему раз и навсегда правами и состояниями, но становится собой, очеловечивает себя в той мере, в какой превосходит, преодолевает себя. Такой человек и есть путь, складывающийся из маленьких шажков как невольных, почти случайных откликов на вызовы жизни и потому проявляющийся только по прошествии долгого времени. И проявляющийся только потому, что человек, преданный творчеству, делал свои шажки своевременно: тайна времени открывается только тому, кто все делает вовремя. Что же это за тайна? Не что иное, как присутствие небесной высоты на плоскости земной жизни. Рано или поздно человек обнаруживает, что он вытягивается по вертикальной оси, что его жизнь подчинена строгой иерархии. Человеку предназначено идти к Небу, и чем больше в нем небесного, тем больше в нем не скажу человеческого, но – человечности и человечества. Таков «небесный гуманизм» Востока, очень непохожий на «земной», плоский гуманизм Запада.
Работы Татьяны кажутся мне одним из самых убедительных в современном искусстве свидетельств «небесного» предназначения человека. Я нахожу эти свидетельства в особой пронзительности взгляда художника, умеющего открывать в вещах силу чистой вещности, захлестывающую и растворяющую в своем взрывном динамизме привычный предметный мир, но только для того, чтобы утвердить непреходящие качества вещного бытия в их изначальной чистоте. Еще более надежным свидетельством «небесной полноты» жизни – всегда только чаемой и смутно памятуемой – служит совершенно особая внутренняя сферичность взгляда художника, придающая ее картинам качество медитативного опыта, взгляда изнутри. Это признак внутренней, отсутствующей глубины, неизмеримой дистанции, которое открывается просветленному сознанию, т.е. сознанию, пробудившемуся к присутствию мировой телесности, начавшего жить телесной чувствительностью. Здесь вещи дышат и растут, как живые плоды. Их упругая плоть отменяет законы тяготения. Наложение разных планов видения, смещение природных образов и человеческих письмен, зияющая бездна превращений в мимолетном мгновении – знаки этой вселенской сферы, развертывающейся на плоскости картины вездесущей кривизной пространства.
И, конечно, цвета: яркие, свежие чистые, как краски мира, впервые увиденного, как чувство заново открытой жизни.
«Претворяющий Великий Путь подобен слепцу, идущему без посоха», – говорили китайские учителя. Только слепому дано прозреть. Только путнику дано открыть мир. Мудрый всегда в пути. Он живет неисчислимым рас-хождением или, если угодно, бесконечно малым расстоянием всеобщего (не)схождения, которое высвобождает неисчерпаемое разнообразие вещей, пред-оставляет всему пространство жизненного роста, утверждает небесную полноту жизни.
Но рас-хождение в конце концов оправдывается вос-хождением. Восхождение на святую гору – единственное достойное занятие на Востоке. Первый мудрец Китая Конфуций первым поднялся на гору Тайшань. Я тоже не раз проделал свой путь на вершину Тайшань и до сих пор помню его во всех подробностях: подступ к тающему в вечерних сумерках исполинскому горному массиву, долгий и монотонный подъем по скрытым во мгле ступеням, пронизывающий холод вершины, ползучий туман, спящие вповалку и сидящие на дереве, словно гигантские птицы, паломники в армейских шинелях, их громные крики радости при первых лучах рассвета и уходящие за горизонт горные цепи в клочьях облаков – собранный в одном взоре великий мир, открывающийся с вершины священной горы, где обрываются земные тропы и начинаются небесные пути.
Этот миг раскрытия бесконечности Неба искупает все тяготы восхождения в темноте земного неведения. Надеюсь, читатели книги переживут этот миг прозрения вместе с Татьяной Ян, как пережил его я.