Тайваньский характер
Владимир Малявин
Тайбэй на этот раз встретил меня оглушительной жарой. Было намного жарче, чем даже в Гуанчжоу, откуда я прилетел. Но благодаря большой влажности жара была не пронзительной, как в пустыне или в горах, а как бы мягкой, отчасти даже уютной. Казалось, зеленые холмы вокруг таяли в лучистых потоках. Чувство уюта усиливала разлитая вокруг атмосфера покоя и отдохновения: ни одного громкого звука, люди расслаблены, степенны, предупредительны.
Неужели здесь сбылась давняя азиатская мечта о сообществе просветленности, где «каждая улица полна мудрецов»? В пространстве духовного бдения, обращенного на самое себя и все упреждающего, все на виду, но… никто ничего не видит. В нем всем и всему передается простейшее чувство жизненной совместности, но никто никому ничего не передает. В нем каждый полон в себе, но никто ничем не владеет.
Я думаю, настоящий корень тайваньского характера – в этом естественном, ставшем привычкой, почти по-детски наивном доверии жителей острова к своей земле. Чувство людей скромных, с любопытством взирающих с гор своего острова, как из неприступной крепости, на мир, но знающих себе цену. Нет, недаром тайваньцы называют себя людьми батата. Главная причина, конечно, в том, что Тайвань по форме напоминает батат. К тому же дешевый и питательный батат – пища подлинно народная. Но мне видится тут еще один смысл: батат растет в земле и целиком охвачен ею. Так и тайваньцы: преданы своей земле нутром и как бы инстинктивно чуют ее. Люди практичные, они не доверяют абстракциям, и все оценивают через собственные ощущения. Для меня они решительнее всех азиатских народов следуют одной важной истине Востока: живи тем, что имеешь, и не пренебрегай близким ради далекого. Ибо все, что есть «там», на самом деле уже имеется «здесь».
Передо мной книжка на английском языке с характерным для умонастроения современных тайваньцев заголовком: «Тайвань – не китайский!». Ее авторы доказывают, что обитателей бататового острова никак нельзя считать китайцами, да и самого китайского народа не существует в природе – это идеологическая абстракция, выдуманная правителями Китая. При всех очевидных политических коннотациях этого взгляда, который сегодня поддержит, наверное, подавляющее большинство жителей Тайваня, он выражает все то же нежелание тайваньцев разрывать связи с родной землей.
Вот это ясное чувство, что «вокруг – моя земля» и «во мне все есть», и навевает островитянам тот умиротворенный покой, который позволяет спокойно жить, мирно уживаться друг с другом и эффективно работать. К тому же тайваньцы всегда опутаны плотной сетью родственных, соседских и товарищеских связей, – тоже часть родной земли! – и этот уютный кокон помогает им выдерживать любые удары судьбы. Одним словом, они действуют по ситуации, руководствуясь здравым смыслом и… почти бессознательной любовью к родине.
Не примечательно ли, что и в ряд развитых стран Тайвань выдвинулся стремительно и без какого-либо плана, даже почти без содействия государства? Просто в какой-то момент, где-то в середине 80-х все поняли, что и как надо делать. Миллионы людей разбогатели буквально за несколько лет. Так маленький невзрачный бутон, когда приходит ему срок, вдруг превращается в прекрасный цветок.
Поистине, чтобы понять Тайвань, надо прильнуть к его земле и проехаться по ней. У меня есть любимый маршрут для путешествия по острову, и пролегает он, конечно, среди гор, где тоже большей частью едешь в окружении курчавых зеленых скал и лесной чащи и только изредка, с горных вершин, взору открываются дали. Сначала по скоростной магистрали я еду в уезд Наньтоу, где повсюду растет чай, а воздух напоен благородным ароматом сосен и камфоры. Там, на вершине горы Тайхэ, в самом центре острова и в эпицентре катастрофического землетрясения 1999 г., знакомый даос по имени Сюаньи (что значит Сокровенное Единство) строит свой храм на своей земле. Место для храма выбрано как по заказу: одна цепочка холмиков на вершине обозначает изгибающегося дракона с разинутой пастью, а напротив нее другой изогнутый холм представляет тигра. Есть там и прообразы других мифических существ, и даже природный каменный столик для чаепития. Вот так тайваньцы относятся к природному ландшафту: им всюду видятся в нем образы божеств и мифических зверей, символы мироздания, следы памятных событий – одним словом, всевозможные знаки силы и святости. И, конечно, этим умением распознать духовные силы местности, питающим творческое воображение, не в последнюю очередь держится их любовь к родной земле.
За горой моего даоса открывается вид на озеро Солнца и Луны – красивейшее место Тайваня. День-деньской там бурлит туристическая толпа, а по глади озера снуют прогулочные катера. От озера я поворачиваю на север и по извилистой горной дороге приезжаю к хребту Великого Юя и горе Лишань (Грушевой), где в бывшей усадьбе Чан Кай-ши выращивают, как принято считать, лучший на Тайване чай. В усадьбе до сих пор стоит памятник генералиссимусу – кажется, единственный сохранившийся на острове.
От горы Лишань дорога вьется через живописные ущелья, ставшие национальными парками, и мало-помалу выводит к восточному побережью, где можно полюбоваться морскими пейзажами. Пустынная даль океана скрадывает расстояние, и оранжевый круг восходящего солнца кажется какой-то театральной декорацией. Вот еще одна поразительная черта азиатского пейзажа: работа природы и творения человеческих рук сливаются в едином потоке фантастически-естественного мира.
И напоследок – увлекательное путешествие по берегу океана, где с силой бьет прибой о берег и стоят, как застывшие часовые, скалы диковинной формы. А я возвращаюсь в Тайбэй с противоположной стороны.
Впрочем, едва ли этот рассказ помогает уяснить главное качество тайваньского пейзажа и тайваньской жизни: безмятежный покой, который на самом деле и делает возможным могучий динамизм современного мира. А между тем именно это качество помогло мне постепенно осознать главный, как я понимаю сейчас, принцип жизненной мудрости Востока, который гласит:
Оставьте все, и все останется вам.
Кто не имеет ничего, тот богат миром.
И тайваньцы идут вперед, не слишком задумываясь над тем, кто они и что их ждет впереди. Ведь в движении больше жизни, чем в знании.