Снова по Тибету и Китаю: новое dеjа vue.
Страна Кам
Итак, новые, почти на полтора месяца затянувшиеся странствия по Восточному Тибету и Юго-Западному Китаю. Вылетел из Москвы 21 апреля, вернусь 30 мая. Путешествие новое, а места за редким исключением старые, давно знакомые. Оттого и рассказ получается сбивчивый, фрагментарный: это волей-неволей рассказ в продолжение давно намеченных тем и на заметку будущим путешественникам. Не декларации, а вариации родных мотивов. Теперь это можно себе позволить.
*
Сначала несколько дней покрутился в Чэнду, встретил своих спутников, вместе посетили местные достопримечательности. Даосский Монастырь Темного барана (Цинъян гун) утопает в клубах не столько благовоний, сколько цементной пыли: на территории монастыря идет грандиозная стройка. Устремляюсь к расположенной на задворках монастыря Академии Лао-цзы и Чжуан-цзы. Дверь академии заперта, на стук никто не откликается: время послеобеденное, и академики, как объяснил спустившийся сверху симпатичный библиотекарь, спят мертвым сном.
Порадовался за местных последователей Лао-цзы и Чжуан-цзы, усердно исполняющих завет классиков о жизни под знаком «забытья».
Заходим в заново отстроенный Музей Сычуани. В нем добротные коллекции керамики, бронзы, произведений буддийского искусства, в том числе из Тибета. Не оставили без внимания и «антикварный рынок» Сунсяньцяо по соседству. Там тоже пыльно, идет стройка, торговцы сидят прямо на земле прижатые к бетонным плитам. Собственно антиквариата почти нет, но попадается хорошая каллиграфия. Впрочем, народу мало. Рынок, кажется, хиреет.
На следующий день на трех джипах покидаем Чэнду. Сначала направляемся в местечко Саньсиндуй километрах в 30 от сычуаньской столицы. Здесь есть музей бронзовых предметов, которые далекие предки сычуаньцев отливали в изрядном количестве еще в середине 2 тыс. до н.э., в одно время с расцветом династии Шан на равнине Хуанхэ. Маски божественных предков, соединяющие в себе черты человека, духа и зверя, отлиты с большим мастерством и – за редким исключением – по одному образцу. Особенно поражают их выпученные, квадратные глаза, иногда даже с выставленными наподобие перископа (всевидящими?) зрачками. Рядом стоит высокое, три с лишним метра в высоту мировое древо с солнцем и райскими птицами в его ветвях. И несмотря на выдающееся искусство безвестных литейщиков полное отсутствие письменных свидетельств. Неизвестно даже, как называлось это древнейшее на территории Сычуани – а может, и всего Китая – царство или протоцарство. Неизвестно, как оно погибло. Согласно одной из версий – вследствие сильного потопа. Во всяком случае память о нем бесследно выветрилась. Остались разве что квадратные глазницы на древних статуях местного производства. Ничего страшного: менталитет Евразии как особого метацивилизационного комплекса формирует не память, а забвение (так что местные академики исправно служат евразийскому делу). Азия, повторю, живет даже не разрывом между эпохами, а, так сказать, эпохальным разрывом.
Из Саньсиндуя направляемся к горе Цинчэншань, где в 149 г. сам Лао-цзы явился в божественном образе родоначальнику религиозного даосизма Чжан Даолину, он же Небесный Наставник, верховный заклинатель духовных сил. У подножия горы останавливаемся в недавно отстроенном шикарном отеле Howard Johnson с бассейном и искусно спрятанными в зарослях горячими источниками. Сама гора уже подробно описана в моих прежних записках, и рассказывать о ней я здесь не буду. Отмечу только, что к горе подведена железная дорога, и она превращена в большой туристический аттракцион. По этой причине на ней множатся бытовые вариации даосской аскезы. К примеру, на вершине, где влюбленные вешают закрытые замки в качестве символа верности, теперь стоит большой золотистый замок с надписью «сердце». Получается метафизика и бытовая психология в одном флаконе – пардон, одном замке. На ящиках для пожертвований изысканная надпись: «Сообразно радости посещения приобретайте духовные заслуги».
По-новому устроены на горе дорожки для спуска с вершины. Будьте внимательны, не пройдите мимо знаменитой пещеры, где Чжан Даолину явился Лао-цзы.
После Цинчэншань съезжаем с автострады и углубляемся в горы. Они наплывают стеной, как хорошо дисциплинированное войско. Дорога, как все в этом краю, строится заново, накрапывает дождь, машины месят грязь. Малолитражки и вездесущие «мыльницы» то и дело застревают в скользкой жиже. Дальше дорога становится лучше, мы въезжаем в ущелье Лежащего (Затаившегося) Дракона и пробираемся к высокому перевалу. На перевале пронзительный холод, земля покрыта толстым слоем снега, густой туман наглухо скрывает расстилающиеся вокруг прекрасные виды знаменитой горы Четыре Девушки, названной так потому, что на ее вершине высятся четыре огромные скалы. Но без девушек не обходится и на дороге. В одном месте видим группу молодых велосипедистов и велосипедисток из Чэнду. Одна юная путешественница плохо себя почувствовала от высокогорья и холода. Она плачет и отчаянно трет ладошки. Проходящий грузовик забрал ее с собой. Очередное напоминание о том, что горы не прощают легкомысленного к ним отношения.
Спустившись с перевала уже затемно попадаем в городок Жилунгу, родной для наших водителей. Старший из них предлагает нам остановиться в гостинице, где комната стоит 500 юаней, а горячая вода кончается после половины десятого вечера. Мы отказываемся и переезжаем в гостиницу подешевле, но круглосуточно с горячей водой.
Еще один урок: цена гостиницы в глубине Азии не обязательно соответствует уровню комфорта в ней. Все решается актуальностью момента и привлекательностью данного места. Сегодня так, а завтра будет иначе. Но разве жизнь не такова?
*
В китайских домах центр планировочный среды – пустота внутреннего дворика открытая такому же пустому небу. С неба проливается вода, которая собирается в этом центре усадьбы для всех ее жителей.
Китайские повара любят обжаривать еду на большом пламени: и здесь важнейший культурный артефакт – пища – напрямую соприкасается с природной стихией.
В медитации китайский подвижник напрямую сообщается с первозданным хаосом – пределом естественности жизненного опыта.
В самом сердце азиатской культуры, в самой гуще азиатской жизни пребывают великие силы самой природы. Жители Китая – дети первозданного хаоса, умеющие хранить природное начало в глубине своей цивилизации. А пустота и есть «единое на потребу» Востока.
*
Первые дни пути отчетливо выявили две, пожалуй, самые приметные и вездесущие черты современной китайской жизни.
Во-первых, весь Китай представляет одну грандиозную стройку: повсюду строятся дороги, многоэтажные дома строятся целыми кварталами, куда ни посмотришь, куда не заедешь – все ремонтируется и строится заново, всюду строительный мусор и грязь. Интересно, что будут делать китайцы, когда покончат со этим бесконечным строительством всего и вся? Наверное, достигнут своего вожделенного «недеяния», которое окажется недвойственностью первозданного хаоса и хаоса досконально осознанной жизни. Будет ли мир, еще не тронутый трудом человека, отличим от мира, в котором все человеческое уже прошло?
Во-вторых, повсюду на домах, воротах, заборах, склонах гор написаны лозунги и приветствия, нередко замысловатые до полной бессмыслицы, что-нибудь вроде:
«Приветствуем руководителей, занимающихся инспекцией контроля за развитием качества продукции» или «Боритесь за всестороннее улучшение условий для развития инновационной деятельности» и т.д.
Нигде нет ясных и простых лозунгов, которые напоминали бы наше советское прошлое, вроде:
«Слава КПК!» или «Решения партии в жизнь!»
Один из моих спутников сравнил эти лозунги с привычкой русских работяг начинать рабочий день со стакана водки: принял двести грамм – и весь день свободен. А здесь прочел лозунг – и на целый день зомбирован.
Остроумно, но, думаю, неверно. Лозунг в Китае – дело совершенно серьезное, ибо он и есть самый верный признак власти. Если вся страна горит на стройке, вдохновляющий призыв очень даже уместен. Но главное – власть в Китае есть право определять качество ситуации, как камертон задает тональность музыки, само качество звучания, причем тональность предписана прежде, чем раздаются звуки. Замысловатость же лозунгов – знак непрозрачности, неописуемости самого тона. Власть таинственна, как сам принцип гармонии, и могущественна, как человеческое стремление к совершенству. Отвергать такую власть может только нравственно глухой человек – отщепенец, он же диссидент. Правители, конечно, могут сменяться, но потребность в дирижировании народной жизнью никогда не пройдет.
На следующий день по неплохой, почти не изуродованной строительством дороге прибываем в Даньба. Перед въездом в город останавливаемся у храма божества горы Мордо, на которую планируем подняться. На двери павильона со священным камнем, на котором можно разглядеть образ бодхисатвы Гуаньинь и духа горы Мордо верхом на коне, висит амбарный замок. Приносим подношения богу в главном зале храма. Он сидит верхом на коне, в руке меч, на голове широкополая шляпа. Очень похоже на героя тибетского эпоса Гэсэра.
Останавливаемся за 400 юаней в сутки в недавно отстроенной гостинице «318» (не удосужился спросить, что означают эти цифры). Даньба тоже разросся, кругом строительство, в воздухе пыль. Реки заметно обмелели в этом году. Говорят, из-за землетрясения. Жаль. Без бурных полноводных рек страна Кам уже не та.
Спрашиваю о празднике в местном бонском монастыре. Девушки-портье дружно уверяют, что в такое время праздников в монастыре не бывает. Принимаю решение завтра с утра взбираться на Мордо, и еду к старосте деревни у подножия горы договориваться о носильщиках. Староста – давний знакомый, обещает содействие и даже звонит живущей на горе у бонского святилища девушке Пема-цу. А та как раз спустилась с горы к родственникам и готовится к ежегодному молебну в местном бонском храме недалеко от Даньба. На горе никого нет. Приходится отложить восхождение.
С утра отправляемся на молебен. Его начало назначено на 10 часов, мы приезжаем с небольшим опозданием, но участники праздника терпеливо ждут приезда какого-то высокого ламы, который будет вести церемонию. Я встречаюсь с Пема-цу. Она, оказывается, вышла замуж и ждет ребенка. Что теперь будет с «самопроявившейся пагодой» у вершины Мордо без ее хозяйской руки? Лама с Мордо здесь же, в первых рядах встречающих.
Наконец, в белом джипе прибывает старший лама. Его приветствуют ударами в гонги и барабаны и завываниями морских раковин. Народ повалил в храм, расселся во дворе, после чего наступила пауза, затянувшаяся часа на два. Люди потихоньку разошлись на обед. Наконец, около часу дня начался молебен. Высокий лама долго читает сутры, потом по незнанию местного диалекта обращается с собравшимся по-китайски, а лама с Мордо переводит его речь. Между тем в аккурат с началом молебна вокруг солнца возникло радужное гало, которое держалось почти до конца церемонии. Вот и не верь после этого в «знамения небес».
На обратном пути нас остановили у полицейского поста, полицейские, как усердные школьники, долго переписывали в тетрадку наши имена и номера паспортов.
Ночью по нашим номерам опять прошелся полицейский наряд. Проверив документы, старший из проверяющих указал, каким маршрутом нам ехать дальше.
На следующий день едем кружным путем сначала на север, к трассе на Маэркан. В деревне Бади посещаем большой бонский храм, где на втором этаже у потолка висят десятка три ритуальных масок, а стены расписаны необычными старинными фресками. Заместитель настоятеля исполнил для нас напутственный молебен по всей форме и выдал ниточки-талисманы.
Мы проезжаем через городок Цзиньчуань, а, достигнув маэрканской трассы, поворачиваем на запад и после трех часов пути приезжаем в поселок Новый мост Гуаньинь. Долго поднимаемся к храму главной радетельницы о благополучии людей, но храм оказывается сплошным новоделом да еще все в том же строящемся состоянии.
Едем дальше в надежде добраться до городка Лухо на трассе, ведущей в Тибет. Последние сто с лишним километров ползем в темноте по вконец разбитой дороге. Только к 10 часам вечера, миновав перевал, въезжаем в Лухо. Долго кружим по изрытому, перегороженному стройками городу в поисках гостиницы, и в двенадцатом часу, наконец, расходимся по койкам.
С утра едем в Гандзэ, чье имя носит этот «автономный тибетский округ провинции Сычуань», хотя центр его находится в г. Кандин. Без остановки проезжаем Гандзэ, но дальше дорога окончательно портится. После пары часов изнурительной тряски обедаем в городке Маниганге, в хорошо знакомом мне ресторане, где можно самому выбрать нужную тебе зелень (все вдруг дружно перешли на вегетарианскую еду, да и то дело: на дворе Страстная неделя).
Холодает. Накрапывает дождь. Но надо ехать. Миновав святое озеро Ярцзо (по-китайски Синьлунхай) с его удивительными по красоте, подлинно музыкальными видами, медленно взбираемся на перевал Цюэр высотой чуть больше 5000 м. Перевал еще весь в снегу, но с него открывается восхитительный вид на долину, ведущую к Дэргэ (кит. Дэгэ). Уже в сумерках добираемся до нашей цели и останавливаемся в лучшей гостинице города «Дэгэ», приличной, но дороговатой. Почти сразу же отправляемся на прогулку и буквально в сотне метров от гостиницы обнаруживаем… бродячих яков, которые роются в помойных ящиках или мирно отдыхают у подъездов.
Дэргэ – место необычное. Местная династия правила здесь без перерыва где-то с 6 века и возводила себя все к тому же Гэсэру. В окрестностях города много мест, связанных с жизнью этого персонажа. Вследствие этой славной родословной или по какой-то еще причине правители Дэгэ имели славу покровителей религии и искусств.
На следующее утро осматриваем главную местную достопримечательность: существующую с 1729 г. типографию, где и сегодня по старинке, ксилографическим способом печатают буддийские канонические книги для всего Тибета. Второй этаж типографии представляет собой огромное хранилище печатных досок с текстами сутр, на третьем этаже рабочие, работающие парами, ловко смазывают доски тушью, накладывают на них плотные листы бумаги и откладывают себе на колено или в сторону. Известно, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: водный поток, огонь и чужая работа. Работа же этих печатников, ни на миг не прерывающих своих сложных и разнообразных операций, завораживает особенно. Вот когда понимаешь, что человек может быть высокоточной и притом вполне живой машиной.
Не упускаю случая зайти со спутниками к местночтимому старому ламе, который на правах как бы старца обитает в маленьком храме на отшибе и целыми днями принимает посетителей (его фото есть в книге «Цветы в тумане»). Старик оказался на месте, живой и здоровый! С видимым удовольствием согласился благословить нас. Но на время его отвлекли другие просители: они шли к нему почти непрерывно, о чем-то подолгу разговаривали, клали на стол деньги, некоторые даже забирали сдачу. Наконец подошла наша очередь. Старик прочитал долгий молебен, без ударов в барабан, но с позвякиванием небольшого гонга.
Короткая дорога к монастырю Папанг оказалась непроезжей. Пришлось ехать в обход, проделав лишних полсотню километров. Прошлый раз мы приехали в монастырь в холодный дождливый день, и вместо экскурсий долго сушились на монастырской кухне. Теперь погода стояла прекрасная, но мы приехали под вечер, когда главный зал монастыря уже закрылся. К тому же в Папанге никто не говорил по-китайски, долго объяснялись с ламой, заведовавшим кухней и гостевым двором (на его двери висела и английская надпись, но на этом языке здесь, конечно, никто не понимал ни слова). Не было также никого, кто говорил бы на нормативном тибетском языке. В конце концов пришел паренек, говоривший по-китайски. Кое-как договорились. За еду и ночлег лама попросил заплатить на наше усмотрение, так сказать, «сообразно радости посещения».
А радость от Папанга немалая. Это настоящая жемчужина Восточного Тибета. Построен в 1727 г., на два года раньше типографии, при том же правителе-меценате. Главнейший на Востоке монастырь секты Кагю – пожалуй, самой интересной по своему духовному багажу. По топографии окрестности монастыря в точности воспроизводят идеальное святое место буддизма в Индии, сам монастырь стоит на холме, напоминающем сердечную чакру и к тому же носит звание «маленький Потала». На протяжении двух столетий он был центром восточнотибетской учености, где изучались медицина и филология, процветали книгопечатание и самобытная традиция иконографии. Здесь тоже идет большое строительство, но в самом монастыре царит атмосфера, скорее, запустения.
Ночь проходит без приключений, почти все залезли в спальные мешки и холода не почувствовали. На следующий день рано утром осматриваем главный зал монастыря. Поражает задний зал с гигантской статуей Матрейи, освещенной вверху солнечными лучами. Говорящий по-китайски служка вызывается отвезти нас к настоятелю. (Настоятель принимал нас в прошлый раз и тоже дал благословение.) Поднимаемся в гору к резиденции настоятеля, долго ходим по дому, но его хозяина нигде нет. На обратном пути паренек отказывается сопровождать нас в прогулке по окрестностям монастыря, хотя накануне обещал. Все эти накладки не помешали ему попросить 150 юаней за услуги. Даю 120: в конце концов, он единственный, кто предложил нам свою помощь.
Здесь я хочу ненадолго прервать свой рассказ и поместить некоторые суждения о паломничестве в Папанг из книги ламы Рандзюн Дордзе (ок. 1850 г.):
- Святые места суть материальные образы просветленности. В совокупности 25 высших святых мест, 32 святых местности и 25 святых мест области Кам составляют плод духовного совершенства во всей полноте. Эти места существуют с начала времен и были открыты как святые места Гималаев духовными наставниками.
- Место свято благодаря присутствию в нем Дакини. В теле они соответствуют белой жизненной силе в канале гомпа-мо, по которому поднимаются выделения печени. Определение «поглотитель мрака» относится к смешению красной и белой сил жизни, что порождает блаженство, рассеивающее мрак заблуждений. Для тех, кто не идет духовным путем, скалы и углубления в этих местах предстают как сердце или вагина, что усиливает нечистые желания. А для идущих путем те же духи местности предстают мудрами и внушают блаженство.
- Знаки святости места – явление естественных лингамов и вагин. Вверху текут белые воды, внизу – красные. Повсюду растут могучие деревья.
- Образ святого места соответствует правилам индийской и китайской геомантии: ландшафт мягкий, без пропастей и обрывов, камней и колючек мало. В этом месте не живут змеи и злые звери. Воздух всегда чист, что внушает душевный подъем. Прекрасные скалы и холмы увиты разноцветными цветами, много целебных трав. В хребтах есть проходы, в которых открываются широкие дали. Чистая вода стекает со склонов и скапливается в центре местности. Здесь собирается много людей из разных стран, и мы испытываем радость от четырех явлений человеческого величия.
- Для претворяющих Путь это место идеально для медитации. Для достигших духовного совершенства все части пейзажа суть части небесного дворца, в котором пребывают прозревшие существа. Знаки их присутствия можно узреть в самозародившихся проявлениях речи, тела и мысли просветления. Для таких паломников журчанье ручьев предстает как декламация сутр.
Пророчество Дакини о Трех Источниках мудрости
Это святое место, именуемое Цадра, являет образ просветления.
Оно имеет форму восьми лепестков сердечной чакры.
Цадра образовано восемью расходящимися гребнями гор. Хребет на юге, где расположен главный монастырь, дарует благоденствие. Хребет на Западе дарует вечную жизнь: там ясно видны самозародившиеся образы счастливого узла вечности. Северный хребет благоприятствует просветлению.
Скит находится в месте «Замка Ваджры-Сердца». Скалы по правую и левую руку от него представляют шесть рук харука. Скала на вершине холма – три его головы, сам скит соответствует его сердцу.
Вернемся к нашему путешествию. На поход вокруг Папанга уже не остается времени. Садимся в машины и едем в город Байюй, километрах за 70 от этих благословенных мест. По дороге заезжаем в местную академию живописи танка. Там тоже стройка, и нет ни настоятеля, ни вообще какого-нибудь старшего. Ни купить, ни посмотреть танка нет возможности. Осматриваем храм с недавно расписанными стенами и снова в путь. Вечером в Байюе еще успеваем осмотреть большой местный монастырь красношапочной секты. Особенность нравов в Байюе: молодые люди поголовно кричат Хелло!, не зная, конечно, ни слова по-английски.
На следующий день едем по пустынной и почти везде грунтовой дороге назад к Гандзэ. Примерно на полпути стоит, кажется, самый большой в Тибете женский монастырь Ячин. Прошлый раз меня еле-еле туда пустили, поскольку китайцы упорно дают мне рабочую визу, а она в отличие от туристической не предполагает свободы передвижения по стране. На этот раз без проблем минуем блокпост, подъезжаем к монастырю и отправляемся гулять. Вдруг подходит группа парней, и нас на ломаном английском спрашивают, откуда мы и что здесь делаем. Оказывается, полицейские в штатском. Приходится вернуться к машинам и предъявлять паспорта с визами. Визы фотографируют на мобильник, и тут оказывается, что у меня с моей рабочей визой нет права на посещение Ячина. Кое-как упросил полицейских дать нам хотя бы час на осмотр монастыря. Быстренько идем вперед, а навстречу нам из какой-то пристройки без конца валит толпа монахинь. Здесь обитают около 20 тысяч насельниц. Сейчас монашки возвращаются со службы в свои маленькие, часто не имеющие даже окон кельи, больше похожие на будки. Пурпурно-бурым потоком монахини проходят через двор большого храма, потом по мосту через узкую речку и растекаются по своим убогим жилищам, где им предстоит пребывать «в молитве и посте» до конца жизни. В воздухе стоит запах нечистот. Зрелище тягостное. Вот почему иностранцам не позволяют приходить сюда: начнут публиковать снимки этих трущоб, бороться за права монашек и проч. Порядки здесь строгие, за малейшее нарушение устава монахинь изгоняют из монастыря. Тем не менее, как мне сказали, в желающих навеки здесь поселиться недостатка нет, ведь каждая монашка может своими заслугами облагодетельствовать всех родственников.
Водители просят нас поскорее вернуться – боятся, что их оштрафуют на выезде. Быстро возвращаемся, отказавшись даже от обеда и в итоге… беспрепятственно выезжаем из монастыря. О нас, видно, уже забыли.
Едем дальше по еще более пустынной дороге мимо двух больших озер, через два высоких перевала. Уже в сумерках, в очередной раз запутавшись во въездах в город, приезжаем в Ганьдзэ и останавливаемся в хорошо знакомой мне гостинице «Золотой як» у автовокзала.
Следующий день оказался особенно богатым на достопримечательности. Сначала, проделав почти 200 км. по новенькому гладкому шоссе, попадаем в Даоу (кит. Даофу), где обедаем и осматриваем монастырь желтошапочной секты, который упорно отстаивает свою независимость перед властями. Здесь и сейчас вам покажут комнату, в которой в 1954 г. останавливался далай-лама по пути из Пекина в Лхасу. В комнате и даже на алтаре главного зала выставлены его портреты – случай, насколько мне известно, единственный на весь Тибет. Есть и комната 10-го панчен-ламы, где стоит портрет его преемника, выбранного далай-ламой, а вскоре после его назначения бесследно исчезнувшего (предполагается, что он находится в заточении где-то в Китае, а пекинские власти, как известно, назначили другого панчен-ламу, портрет коего и украшает все официальные, т.е. установленные КПК святцы тибетского ламства.
Между тем интерьер комнат далай-ламы и панчен-ламы в последние годы кардинально изменился. Теперь вся мебель в них выдержана в аляповатом «псевдодеревенском» стиле, свойственном дорогим чайным домам и офисам крупных корпораций. Стилистика эта вряд ли благоприятствует религиозному переживанию и является, думаю, плодом вольного или невольного компромисса монахов с властью. И еще одно примечательное обстоятельство: прямо у ворот монастыря выросло большое здание полиции с красным флагом. Другого места для этого учреждения в городе, видимо, не нашлось.
Из Даофу едем в поселок Бамэй. Перед въездом в него поднимаемся в гору, чтобы осмотреть одно из самых древних бонских святилищ, существующее здесь с 13 в. Увы, от храма остались три покосившиеся стены и куча камней: здание разрушено землетрясением не то два, не то три года назад. В доме, где живут ламы, разместился, так сказать, временный домашний храм, но уникальный памятник древней тибетской архитектуры исчез навсегда. Остался только святой источник за ним.
От Бамэя едем в Тагун. День клонится к концу, накрапывает дождь, холодает. Почти не выходя из машин осматриваем большое «небесное кладбище» и мчимся дальше в город, где есть интересный храм секты Сакья, скопление сувенирных лавок и даже кафе в западном стиле, которым владеет молодая американка. Пьем кофе и чай на западный манер и дальше в путь: предстоит еще проделать почти полторы сотни километров до административного центра этого края города Кандин.
Ночуем в новой гостинице, претендующей на звание четырехзвездочной, но с неработающими кондиционерами и уже надоевшим стандартным китайским завтраком: рисовая каша сифань, соевое молоко, острые приправы и манты. Днем успеваем только пройтись по сувенирным лавкам, прикупить кое-какие тибетские камешки, а потом попить кофе в новом кафе, где тоже хозяйничает американец. Далее нас опять ждет долгая дорога через ущелье Хайлугоу – известное туристическое и курортное место – до города Шимянь, где выезжаем на скоростную магистраль и к вечеру попадаем в город Яньань, на периферии района, затронутого землетрясением 20 апреля. Город завешан призывами к местным жителям как можно скорее ликвидировать последствия стихийного бедствия. А мы с утра отправляемся в своеобразный зоопарк-заповедник Бифэнся, где можно наблюдать жизнь панд и других животных в условиях, так сказать, приближенных к естественным. В этом месте можно провести целый день, и оно, без сомнения, приведет в восторг детей. Сначала осматриваем смешных панд, которые, к счастью, не просто спали, но и с аппетитом закусывали стеблями бамбука. Следующий аттракцион: кормление львов, тигров и медведей из специально оборудованного автобуса. Под конец – долгая прогулка по вольерам, где обитают олени, ламы, обезьяны, всевозможные птицы и проч. Вот на такой экологической ноте закончилась наша поездка по стране Кам, задумывавшаяся больше как паломнический тур.
Примите участие в путешествии Владимира Малявина по Восточному Тибету. Подробности и контактная информация >>