Родное долготерпение. Окончание
Владимир Малявин. Родное долготерпение (По поводу двух утопий: славянофильской и сюрреалистской). Окончание. — Статья от 20 июня 2016 года.
На Востоке «точка Омега» – свершения времен – растворена, присутствует виртуально в длительности Эона, в последняя в свою очередь претворяется в нее, что и составляет смысл медитации. Медитативные практики там были, по сути, сублимированным ритуалом, направленным на схождение видимого и невидимого измерений существования, в конечном счете – на приобщение к первозданному хаосу, взрывчатой силе рассеивания бытия-времени, которое выносит правду духовного прозрения на поверхность жизни.
Прозрение, говорит Лао-цзы, дарует способность «долгого взгляда», фиксации на нефиксируемом. Ибо взрыв недоступен наблюдению и рефлексии. И то, и другое оперируют отношениями тождества и различия, и их логика ведет к поглощению объекта субъектом (идеализм) или субъекта объектом (материализм). В медитации же невозможно ни «рассматривать» тело, ни отворачиваться от его присутствия. В ней открывается сама жизнь тела как текучая за-данность, вечно отсутствующее «настоятельное в настоящем».
Говоря шире, в медитативном опыте нет предметов, а есть только соответствия, подобия и притом не подобия чего-то, а подобие как таковое, вездесущая инаковость, в которой становится возможным внезапный обмен или даже, точнее, размен противоположностей, удостоверяющий «возвращение», «исполнение обетов». Медитация нацеливает на интеграцию духовного и телесного измерений существования, не приводя их к формальному единству. Это цельность непостижимо утонченной музыки жизни, одновременно естественной и постигаемой длительной внутренней работой. Это пространство сопряжения не предметов, а длительностей, где нет субъекта и объекта, а есть только предшествующее и последующее, все пребывает во всем и самое различие между движением и покоем условно.
В высшем просветлении предельное ускорение совпадает с максимальной замедленностью. Так организована даже биологическая жизнь и тем более жизнь творческая: мастер долго медлит прежде чем одним махом закончить работу. Здесь жизнь проживается в ее исконном модусе про-ис-течения:
«Верх – как плывущие облака, низ – как струящийся поток».
Правило тайцзицюань
Сознание, слившееся с телом, приобретает характер просветленной чувствительности самой жизни, которая позволяет свободно направлять силу жизненного потока: «куда воли достигает, туда и жизненная сила приходит». Человек, таким образом просветившийся, живущий, как учили китайские учителя, на ощупь, постигает невидящим взором «обратную сторону» своего бытия, прозревает невидимую матрицу явлений и поступков. Как молния, пронзающая единое тело мира, он воздействует на других незаметно и без усилия.
В свете медитативного опыта между обществом и личностью обнаруживается глубинный параллелизм. Покой в медитации – это, по сути, фиксация внутреннего взора на точке – если угодно, всевместительном месте – скрещивания, взаимного проникновения полярных начал бытия. Он равнозначен… пределу активности, но исключает загроможденность сознания мыслями, образами и эмоциями.
Осознать свое тело как пустотную цельность и не отождествлять себя с какой бы то ни было предметностью опыта и знания.
Общее правило всех систем медитации на Востоке
Медитирующий должен пребывать между присутствием и отсутствием, сознавая, что отсутствующее присутствует, а присутствие неотделимо от отсутствия. Смысл прозрения как раз и заключается в том, чтобы в любом сущем охватить несущее и в конечном счете осознать, что «в руке нет руки, повсюду есть рука». Два шага или два последовательных отрицания, «оставления» – сначала всего предметного, а потом самой воли к оставлению – отмечает путь к чистой «таковости» существования.
Два шага, две ступени самопознания — общая черта духовных традиций Востока. Не чужда она и современной светской философии. Достаточно вспомнить учение Хайдеггера о трех формах, или уровнях, скуки. В выборе Хайдеггером этого термина чувствуется зависимость от модернистского миросознания. Правда, скуку Хайдеггер называет «основополагающим настроением», Grundstimmung, и по-немецки она означает буквально «долго длящееся», Langeweile. То и другое сближает немецкую «скуку» с долготерпением.
Первый уровень скуки-терпения по Хайдеггеру – полная подчиненность хронологии, заставляющая человека постоянно ускоряться, жить «на бегу» и терять подлинность своего существования в анонимной повседневности.
Второй уровень – фиксация на актуальном бытии и, как следствие, превращение скуки в часть субъективного существования. Это состояние «более глубокой скуки» уже имеет известное сходство с традиционным понятием духовного «томления». Как подчеркивает Хайдеггер, «более глубокая» скука не содержит знания того, кто томит нас. Есть еще третья и высшая форма скуки, каковая соответствует «прозрению сущности скуки». Теперь мы пробуждаемся к «изначальному времени человеческой временности» и самой сущности сознания. Мы возвращаемся к подлинности существования.
Суждение Хайдеггера заставляет вспомнить слова преп. Серафима Саровского, который на вопрос, чем он занимается, отвечал: «томлю томящего меня». В акте духовного прозрения, в свете со-вести, совместного ведения вещей мы открываем пути к ведению своей судьбы. Очень показательны в этом контексте слова Пушкина о «томительном бдении», а точнее – бдении, вытекающим из томления, в котором свершается нравственный суд совести, и мы не просто примиряемся с судьбой, но – о чем Пушкин целомудренно умалчивает – через раскаяние превращаем судьбу в шанс, овладеваем ею.
Встреча с подпольем своей души – такой же вулканический взрыв, оглушительный удар (пережитый, уверен, Пушкиным в своей поэтической исповеди), как и явление истины истории. Прозрение потому и делает наше существование родным нам, что ранит нас, срывает комфортные маски, обнажая извечно сокрытое. Оно дает понимание того, что природа реальности – само-различие, вечное несходство в полноте свершения. В жизненном опыте эта целостность – по природе виртуальная и потому всегда грядущая – предстает бесконечно тонким зазором между актуальным (сознание) и реальным (тело) аспектами существования, в котором, по наблюдению Делёза, актуальное не может до конца реализоваться, а реальное – актуализироваться. Такая целостность – бездонный резервуар или, как говорили древние даосы, «волшебная кладовая» мироздания: «черпай из нее, и она не оскудеет, добавляй в нее, и она не переполнится». Во временном измерении она являет собой недвойственность «вечно вьющейся нити» и «неуследимо быстрого», как вспышка молнии, действии духа. Одно существует совместно с другим в бытийной «центрированности».
Китайские мастера «духовной» силы говорили, что движения тела должны быть медленными настолько, чтобы «не знать, движешься или не движешься». Дух же должен действовать стремительно. Одно складывается-раскладывается в другое. Гунфу есть то «мгновение ока», кратчайшая из всех возможных длительностей, которая вмещает в себя вечность и предвосхищает все превращения мира.
Хорошей иллюстрацией даров долготерпения служит известный блокбастер «Матрица». Кульминационная сцена фильма – поединок его героя Нео с агентами суперкомпьютера – дана в замедленной съемке, и зритель может видеть, как Нео, можно сказать, обтекают пули, выпущенные в него служителями Матрицы. Так современная техника открывает нам пространство кратчайшей длительности или непрерывной перемены, где еще нет вещей, а есть только виртуальные силовые линии, «семена вещей», что гарантирует безопасность достаточно бдящему (читай: расслабленному, естественному). «Пуля – дура»; она летит по неизменной траектории, а просветленный дух способен превращаться быстрее даже самой короткой длительности и упреждать любое внешнее действие, как о том сказано в поговорке мастеров тайцзицюань:
«Там не движется, и здесь не движется. Там едва сдвинулось, а здесь сдвинулось прежде».
Человек на самом деле защищен только безоглядной открытостью миру, готовностью к Встрече прежде всех идей и образов, когда никто ни с кем еще не может встретиться. Виртуальное, ничейное меж-умочное пространство – одновременно до-умное и за-умное, естественное и культурное. Оно упреждает все явления и учит вежливой предупредительности. Вовне оно предстает отсутствующей вечнопреемственностью. Ученый средневекового Китая Чэн И назвал эту реальность «темной чащей образов», «вечно тянущимся стволом дерева» и моментом безусловного соответствия (читай: чистого подобия), которому «ничего не предшествует и ничего не последует». Китайская традиция в особенности ориентирует сознание на возвращение к до-рефлективным, до-культурным глубинам опыта, которые вследствие своей бес-предметности не противостоят культуре и социуму.
Итак, удар из «тьмы настоящего» безошибочно ставит все вещи на место именно благодаря нашей слепоте. Этот удар выбивает из скорлупы индивидуального существования, дарит субъекту его объективное бытие. Здесь, по ту сторону оппозиции материи и духа, религии и светскости, появляется возможность для создания культуры, так сказать, «управляемого взрыва», целиком обращенной к внутреннему опыту человечества и спасающей его от скуки «постисторического» бытия.
Нет ничего проще и естественнее, чем дать свободу живому телу. Все мы носим секрет своего счастья в себе. В древнейшем тексте традиции тайцзицюань сказано: «Соответствуй реальному и все будет само по себе». Вот невидимое и даже несознаваемое событие: соответствие себя себе в отсутствие себя! Не угадывается ли здесь отблеск «живого прохождения Бога»?
Феноменологически речь идет об удостоверении подлинности действия без субъекта. В китайских текстах о нем часто говорится с обезоруживающей безыскусностью: «лошадь сама по собе лошадь», «пахота сама пашется» и т.д. Просветление, как мы уже знаем, – событие совершенно безыскусное. Оно взрывает мир каждую «десятую долю секунды» только для того, чтобы приобщить к Единому Превращению бытия и примирить с вечностью.
«Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легко
Мое дыхание, мое тепло…»
В строках Мандельштама читается ответ на мучительный выбор, перед которым ставят человека современные технологические системы: быть только «ресурсом» технических манипуляций или найти в себе силы «томить томящего»? Выбор затруднен известным сходством обоих путей: в обоих случаях жизнь предстает «ускорением в пустоте», «движением в покое». Речь идет о выборе между чисто рефлексивным аффектом и аффектом неисповедимого всеобщего подобия, глубиной и поверхностью опыта. Критерием различения между подлинным и ложным существованием служит именно воля к терпению, воля в терпении, принятие, если вспомнить хорошее русское слово, доли страстотерпца. На первом этапе речь идет о возможностях больше виртуального свойства или, как говорили в Китае, «овладении импульсом перемен». Но с самого начала нам дано предчувствие спасения в «реальном времени» – когда долготерпение станет нам родным.
Удерживая внутреннее внимание в фокусе мирового круговорота, «центрированности» всего сущего, (но ни на чем не фиксируя его, направляя его мимо всего), прозревший длит момент самоотсутствия, эту темную глубину настоящего, в котором все возвращается к себе, – и так возобновляет себя в «темной полноте» бытия. Это вечно отсутствующее возобновление ничего и нигде, составляющее сущность любой традиции, опознается как безмерная мощь вселенской синергии, которая действует в паузе речи, по краю всех вещей, в пустотах и трещинах формальных систем знания. Периферия жизненного опыта, край понятого и понятного расшатывают и взрывают все культурные «коды», все идеологические интерпретации мира, которые оправдывают несвободу. Застывший мир не может не быть скучен. Но никогда не прейдет и не перестанет быть интересным пребывание в между-сущем (именно: inter-esse), вездесущем подобии, где только и дана чистая радость игры бытия, созерцания «всех чудес» (Лао-цзы) мироздания. Только долготерпение способно перемолоть зерна земной скуки в хлеб небесной жизни.
P.S.
Надо же было так случиться что, копаясь недавно в архиве моей электронной переписки, я наткнулся на интересное письмо, присланное мне в марте 2013 г. моим добрым знакомым из Петербурга Константином П. Письмо это имеет прямое отношение к моим заметкам о долготерпении, и я помещаю его здесь в продолжение нескончаемого разговора на эту тему.
Здравствуйте, Владимир Вячеславович!
Смотрел Вашу лекцию под названием «Философия Востока и Запада» в интернете, где Вы говорите о буквальном переводе с китайского «там не двигается — здесь не двигается, там едва двинулось, а здесь уже там». Этот буквальный перевод наиболее точно отражает то состояние Всемогущества внутреннего взрыва (даже можно сказать взрыв света в темноте) , который является неким прообразом Большого взрыва, которым ученые мужи объясняют возникновение Вселенной. Но одно дело знать теорию и совершенно другое блаженное состояние, когда становишься сопричастным телом с ним. И тут же возникает к самому себе вопрос, раз этот Большой взрыв можно так явно почувствовать, так стало быть где-то на уровне невидимом глазу Вселенная таким образом постоянно обновляется. Мне казалось проблематичным это объяснить тому, кто находится в общепринятых рамках, так как при этом импульсе всё происходит одновременно во всех местах, а язык и человеческое понимание более предназначены для постижения чего-то линейного и последовательного. И как объяснишь, что при этом взрыве вдруг пропадает время и создается ощущение, что рука находится сразу в двух местах (или точнее скажем — сразу во всех местах). И что пространство и время на этот ничтожно малый миг находятся друг с другом в каких-то других отношениях И непонятно, то ли время исчезает, то ли пространство объединяется. И сам взрыв, эта безмерная огромность, сжимается в какой-то лишь её ведомый миг (который почти не является протяжённостью во времени), в некую точку (которая не является пространством из-за её малости) и которая становиться как бы сингулярной (1) И сам этот импульс (взрыв) ощущается как объединение бесконечного и конкретного. И тогда уже нет разделения между внутренним и внешним.
Всё это, казалось мне, очень затруднительно объяснить словами, но Вам это удается, я в восхищении!!!
(1)Сингулярная точка [‹ лат. singularis отдельный, особый] – место перехода из одной зоны вселенной в другую, из одного пространства – в другое. Пример сингулярных точек в пространстве вселенной – чёрные и белые дыры. Сингулярная точка, как тоннель, связывает пространства, находящиеся в разных измерениях, поэтому являет собой конгломерат пространственно- временных координат, где пространство подвергается флуктуациям, т.е. периодическим изменениям своей структуры материи в пространственно- временных координатах.
