Письма о тайваньском чае (письмо первое).
Владимир Малявин
Все думаю, как определить мое отношение к тайваньскому чаю.
Как можно относиться к тому, что, подобно самой жизни, предстает грандиозной симфонией ощущений, где отличие всегда воспринимается как особенность, оттенок, нюанс, частица великого целого? Где все, да простят мне эту неуклюжую игру слов, есть только деликатности одного вечносущего деликатеса? А тайваньский чай именно таков: поразительное богатство ароматов, плавно перетекающих друг в друга даже внутри одного сорта, как я писал недавно по поводу Золотых Побегов. От «чистого и легкого» аромата до густого и глубоко прожаренного, играющего «на басах» вкуса – вьется одна нить, звучит одна тональность. Таким разнообразием вкусов отличаются даже невысокогорные чаи из местностей Лугу или Синьи в уезде Наньтоу, что в самом центре Тайваня. И каждый новый урожай – новая песня, новая открытие.
К этому надо добавить фактор времени в наших ощущениях: обоняние до того, как пригубим чашку, чайный аромат во рту, сладкое и стойкое послевкусие. Опять-таки неотразимо похоже на музыкальное произведение: увертюра, кульминация, финал. Этот краткий, хотя и насыщенный, цикл накладывается на гораздо более растянутый цикл чаепитий, дляшийся месяцы и даже многие годы. В памяти появляется свой уголок чая, где хранится опыт знакомства с чайными деликатесами, и в этом опыте находят свое место, обретают свой смысл новые встречи с дарами тайваньских гор. Не тем ли жив человек: памятью, дарующей способность открывать все новые смыслы в мире? Мудрость, говорили древние китайцы, заключается в «каждодневном обновлении». Я не знаю продукта, более пособляющего этому радостному делу, чем тайваньский чай.
Чай Тайваня – это целый мир, настоящий «пространственно-временной континуум», в котором, в моем восприятии, цельность присутствует в неисчерпаемом разнообразии нюансов, в самом течении времени слитым с полетом восхищенной души. Это мир, состоящий из тех самых нерастворимых в потоке времени кристаллов мыслечувства (см. мою книгу «Цветы в тумане»), которые и представляют для меня мой Восток: мир как художественное естество самой жизни, самосущее и свободное.
В таком случае не является ли чай образом именно человеческого бытия? И не предназначено ли ему быть нашим верным и понимающим другом? Еще без малого тысячу лет назад император сунской династии (а чай уже тогда удостаивался милостивого внимания августейших особ) говорил, что среди чайных листов нет двух одинаковых, как нет двух одинаковых человеческих лиц. Полагаю, это было не просто наблюдение ботаника.
Чай – истинный друг человека, ибо он удостоверяет подлинно человеческий мир: единство в бесконечном разнообразии. Ему, как близкому другу, поверяешь самые заветные мысли, с ним открываешь тончайшие нюансы чувств. А главное, в его обществе еще крепче веришь в благо и величие жизни.
Чай ждет нас в свои друзья, и уж давно пора создать общество друзей чая. Это будет тот редкий случай, когда название общества с абсолютной точностью выразит его сущность.