Кристалл смысла. Читая Лю Цзунчжоу.
Владимир Малявин
Приятно и даже, признаюсь, весело читать китайских философов поздней, зрелой поры китайской мысли. Лю Цзунчжоу, человек первой половины 17 в., – один из них. Немногочисленные, прочно устоявшиеся за много столетий понятия отсвечивают друг в друге, словно бусы в ожерелье или прозрачные жемчужины на блюде (оба образа – классические формулы китайской словесности). В этой игре отражений творится пространство смысла, каковое есть в конечном счете сокровенная преемственность, «протекающая вечность» вне хронологии. С этой точки зрения китайская философская литература была точным образом телесного опыта, который есть не что иное, как пересечение, скрещенье различных модусов существования. В нем все отдается эхом в другом, преображается в инобытие: необозримый кристалл или, лучше сказать, средоточие бытия – вездесущее и всегда отсутствующее. Соответственно, общая тенденция мысли состояла в опознании целостности этого терминологического комплекса, который в конечном счете должен предстать, согласно традиционной формуле, «единым телом без разрывов», протяженностью без длины и течением без длительности. Истина для китайцев пребывает в собственной тени или следе, как цветы в китайском саду выписываются их тенями на белой стене, а люди в китайском театре оживают в пустотелых куклах. «Свежая трава пахнет дождем» или «дождь пахнет свежей травой»? Вода для рыб или рыбы для воды? Не разобрать, да и не надо разбираться, хотя дождь и трава, рыбы и вода, очевидно, не одно и то же. Так же и понятия в китайской философии сплетаются в один переливчатый узор: они служат друг другу то сущностью, то функцией, то формой, то содержанием, представляют «вечно вьющуюся нить» (Лао-цзы) смысла то ярче, то бледнее и притом обязательно составляют иерархию, ведь и живое тело, а тем более тело жизни, есть сложная иерархия сил и синтезов. Оттого же эти понятия отличались неизвестной в западной мысли многозначностью вплоть до явного самоотрицания. Эта отрицательность нередко встроена в саму семантику понятий. Поистине, пустота, чтобы действительно быть собой, должна сама опустошиться, оставление должно оставить себя, превращение – превратиться, забытье – забыться и т.д. Мудрый забывает, что забыл, и смотрит на мир ясным взором младенца. Река смысла, перетекая в инобытие, возвращается к своему истоку.
Можно заключить, что язык традиции онтологичен в своей текучести, но он представляет не просто бытие вещей, а самое бытийствование бытия, первозданную мощь жизни. В нем реальность сказывается сама вне человеческих умствований. Перед нами словесность, где слово устраняет себя, принципиально ино-сказательно, т.е. всегда сообщает нечто иное, и, более того, сообщает о чем-то «вечно ином». Она всегда значит больше, чем кажется на первый взгляд. Нередко ключевые понятия удваиваются, так что онтологичность языка предстает странной тавтологией, например: пустота-пустота (или опустошение пустоты), оживление жизни, превращение превращения и т.д., Подобные удвоения лишний раз напоминают о присутствии в семантике слов сокровенной глубины, в которой всякая вещь оставляется… себе, всякое действие находит завершение в не-действии. Как гласит изречение известное и в конфуцианстве, и в чань-буддизме, «иди как идешь, сиди как сидишь». Это значит: умей не ходить в ходьбе. В способности полностью отдаться действию и так придать действию бесконечную действенность – тайна свободы.
И еще надо бы напомнть сказанное в моей книге о тайцзицюань:
«Тексты тайцзицюань…порождены опытом Великого Предела бытия, интуицией слоистой или складывающейся в себя реальности по образу двойной спирали или вложенных друг в друга полусфер. Эта реальность предшествует протяженности и длительности, предвосхищает мир вещей. Задача чтения таких текстов состоит в постижении истока всякого опыта, всех явлений и тем самым в преодолении зависимости от внешнего мира. В семантическом плане это означает, что язык традиции регулируется законом экономии символической формы: less is more, чем меньше скажешь, тем больше выскажешь. Нет ничего красноречивее молчания».
Вот несколько примеров этого китайского философского минимализма:
Единое сердце как небесное начало зовется искренностью (诚), и это – основа человека. В человеке оно зовется просветленностью (明), и это – основа Неба. Поэтому Небо – корень человека, а человек – корень Неба.
Сердце человека размером с дюйм в пустоте своей охватывает четыре стороны света и несет в себе образ Великой Пустоты. Будучи пустотным, оно порождает одухотворенность (灵), а одухотворенность порождает сознание (觉). У него есть глава, и он зовется волей (意). Таково тело небесной судьбы, и из него выходят все учения.
Небо – общее имя для всех вещей, а не господин вещей. Дао – общее имя для всех орудий, а не существо орудий. Природа – общее имя всех форм, а не нечто, существующее отдельно от них.
Чем живо сердце – это природа. Что ведет сердце – это Дао. Чем совершенствует себя сердце – это учение.
Благодаря знанию возвращаться к своей единственности – это искренность в просветленности. Благодаря единственности приобретать знание – это просветленность в искренности.
Всеединство сущности сердца – это высшее благо. Если говорить о его субстрате (气), то это пустота (虚). Если говорить о его принципе (理), то это самоотсутствие (无 ). Достигая пустоты, оно вмещает все сущее. Достигая самоотсутствия, оно творит все сущее.
В сердце есть воля, в воле есть знание, в знании есть предметы, а среди предметов есть мы сами, семья, государство и весь Поднебесный мир. Посему вместимость сердца беспредельна.
В природе есть жизнь, в жизни есть Небо, Небо соединяется с Дао, Дао соединяется с учением, а учение охватывает Небо, Землю и всю тьму вещей, так что вместимость природы тоже беспредельна.
Дао Поднебесной – это воздействие-отклик и не более того. Кто откликается сообразно воздействию и забывает об этом, тот мудрец. Кто откликается сообразно воздействию и кладет этому конец, тот достойный муж. Кто откликается сообразно воздействию и продолжает плыть с миром, тот обыкновенный человек.
Когда является мысль, это зло. Когда прогоняют мысль, это тоже зло. Последующие мысли вытесняют предыдущие. Знающий Дао только бдит (觉).
Когда мы занимаемся делами, наш путь – только следование (顺). Когда мы обретаем прочную опору в сердце, наш путь – только прямота (正). Когда мы претворяем природу, наш путь – только центрированность (中). Когда мы служим Небу, наш путь – только искренность (诚).
Сердце не имеет сущности, его сущность – воля. Воля не имеет сущности, ее сущность – знание. Знание не имеет сущности, его сущность – вещи. Вещи не имеют применения, их применение – знание. Знание не имеет применения, его применение – воля. Воля не имеет применения, ее применение – сердце.
Полезно прочесть и осмыслить в тишине