Философ на войне

Ответ на предложенную «Объединенным движением русских философов» тему «Философ на войне».

Войны не должно быть, но она не прекращается.

Решение этой делиммы для личности:

Если война есть «духовное испытание и духовный суд» (Иван Ильин), то личность судится ее способностью хранить покой и твердость среди ожесточения войны, быть на войне, не воюя. 

К этому можно (и нужно) долго готовить себя, но можно к этому прийти и через внезапное прозрение, о котором рассказывает Валериан Муравьев в своей прекрасной статье «Рев племени». Будучи корреспондентом на австрийском фронте, он пошел в разведку с казаками. Австрийцы их заметили, открыли огонь, Муравьев упал в канаву и под свист пульс стал думать о чудовищной несправедливости: вот сейчас какой-то безвестный австриец случайно пристрелит великого мыслителя. Потом Муравьев оглянулся и увидел, что казаки рядом просто делали свое дело: отстреливались как могли. И к нему пришло спокойствие. 

Мораль: мы живем, когда забываем о жизни, и умираем, когда помним о ней.

Решение дилеммы войны в публично-государственной плоскости:

Возможность стать сакральной жертвой, «умереть за други своя». Здесь война – мать родна («мать всех вещей» по Гераклиту), источник вечноживого в жизни, памяти непамятуемого, а для нездоровой психики – фрейдистского «невроза войны».

Решение дилеммы войны в политике: 

война гибридная, в режиме спецоперации, прокси-война, партизанщина. 

Элиминация войны (как и смерти) постоянно нарастает в истории: от римского «делают пустыню, называют миром» до «война – это мир» у Оруэлла.  

Но имперское и духовное измерения войны не противостоят друг другу. Желательно найти точку их схода.

Об этом говорится в фрагментах из моей статьи «Состояние войны» (2004 г.):

…»Все знакомые признаки и правила войны, начиная с ее мотивов, объектов и целей и кончая сопутствующими ей политической и моральной риторикой, даже ее героикой исчезли или стали недействительными, как просроченный документ. Война вышла из ее прежних церемониально-дипломатических берегов, стала всеобщим и постоянным состоянием. Но это значит только, что она стала невидимой и неузнаваемой…

Само-стоятельность политического субъекта уступила место со-стоятельности анонимных сил и господству неопределенности и риска. Соответственно, войны теряют привязку к территории и даже государству (а заодно и к моральным нормам), глобализируются и в этом качестве становятся частью виртуального мира, точнее всемирности телекоммуникаций, каковые феноменологически являют образ слепоты (П. Вирилио). Отсюда сильное искушение перевернуть известное определение Клаузевица: война есть продолжение политики другими средствами. Современные войны, говорит Ж. Бодрийяр – это продолжение отсутствия политики.

«Состояние войны», таким образом, неожиданно возвращает мысль к исходному смыслу греческого понятия «стазиса», «стояния», которое в древности означало состояние гражданской войны, непрекращающегося внутреннего конфликта. Речь идет о пределе не-стояния, обладающего абсолютной, неизменной устойчивостью; об условии несоизмеримости разных перспектив созерцания. Это постоянство раз-лада несостоятельно в двух смыслах: оно неспособно «держать себя», само себя отрицает и потому никогда не может состояться. Современная война предстает именно как мир, где на виду, на сцене «военного театра» стоят только статисты. Последние и составляют львиную часть ее жертв, которых в соответствии с буквальным и реальным беспределом нынешней войны списывают по разряду «побочных потерь».

Принцип современной, универсально-рассеянной войны есть скорость абсолютная, каковая лежит в основе действия электронной техники визуализации. Только такая скорость (генерируемая буквально пустотой, взаимным замещением «нуля» и «единицы») делает реальностью «присутствие отсутствующего», представляет власть образом рассеивания силы, делает невозможным различение истинного и ложного.

Универсальная война не знает конфронтации, и предполагаемое ею «действие на опережение» в действительности не может быть сведено к физическим параметрам. Превосходство в скорости обеспечивается здесь, так сказать, «эпистемологической установкой» – способностью определенным образом задавать, маркировать статус явлений. Китайский военный канон «Сунь-цзы» развивает именно такой подход к ведению войны. Мудрый полководец, говорится там, «знает наперед» или, лучше сказать, обладает «упреждающим знанием», которое по определению недоступно другим.

Мудрый стратег умеет предвосхищать события, поскольку открывает свое сознание («сердце») всем возможностям, предоставляемым жизнью, и сам живет чистым событием, всеобщей со-бытийностью мира, которой в любой момент времени «еще нет» и «уже нет». Он контролирует обстановку посредством своего отсутствия.

«Состояние войны» – анонимная, беспредметная сила, превосходящая субъективную волю и потому глобальная по своим масштабам и устремлениям. Невидение становится здесь настолько полным, что возникает потребность в ее опознании и, следовательно, в самоутверждении как простом обнаружении себя. Военные действия в современном мире, полагает З. Бауман, носят характер прежде всего опознания: «Опознавательные бои имеют одну цель: отделить зерно возможного и внушающего надежду от плевел невозможного и безнадежного. Опознавательные бои предшествуют определению целей войны и разработке военной стратегии…».

Современное «состояние войны» – это вызов, на который нужно искать не технический или умозрительный, а нравственный ответ. Но этот ответ должен основываться на историческом опыте и технических достижениях человечества. При всем безразличии современного человека к внешнему миру и его безучастности к судьбам человечества как «статиста», информационная цивилизация с ее всемирными сетями коммуникации вовлекает личность в мировое пространство сообщительности и накладывает на него новую, глобальную ответственность. Поистине, есть что-то провиденциальное в том, что чем больше человек отворачивается (или отстранен) от условностей моральных норм, тем с большей ясностью выступает перед ним невозможность уклониться от морального закона. В аморфности «состояния войны» скрывается и новое, столь же не поддающееся оформлению «сообщество сообщительности душ», которое никогда не дано, но всегда грядет. Этот приход есть возвращение Того, кто пришел в мир и возвращается в него, преломляется в Другого в каждом мгновении сознательно прожитой жизни. Этическое отношение есть мера этой безмерности, невозможная мера. Ею определяется «упреждающее знание», дарующее обостренную чувствительность духа. О ней сообщает глубокомысленное изречение Лао-цзы: «При равенстве сил на поле брани кто больше скорбит, тот победит».