| |

Еще о тайне тайцзицюань

Владимир Малявин

Вал литературы о тайцзицюань в Китае не ослабевает. В последнее время прикупил несколько новых книг об истории этого удивительного искусства, и у меня возникло желание поделиться с читателями некоторыми мыслями о прочитанном. Вот три самых интересных издания:

  1. Загадка происхождения тайцзицюань. Сост. Ханьхай вэньхуа (очевидно, организация, а не личность). Тайюань: Шаньси кэсюэцзишу, 2009.
  2. Юй Чжицзюнь. История тайцзицюань. Пекин: Жэньминь дасюэ, 2011.
  3. Разбор происхождения тайцзицюань. Составитель Лю Хунъяо, Пекин: Чжунго чжигун, 2012.

Было время, когда я обходил эту тему стороной. Она казалась мне и незначительной, и неблагодарной. Какая разница, кто придумал такой-то комплекс упражнений и кому передал свое мастерство? Вопрос в том, чтобы достичь гунфу самому. К тому же здесь очевидным образом замешаны амбиции, тщеславие, деньги – в Китае вещи архиважные. Кто сумеет доказать, что представляет «истинное тайцзицюань», тот будет рулить финансовыми потоками. Или взять ритуал вписывания «преемника» в генеалогию школы да еще с битьем чела о землю. В наши дни он – смешной анахронизм. Да и где она, эта история тайцзицюань? Академическая наука будет, конечно, гнуть свое и утверждать, что достаточно собрать объективные факты, которые только «ждут своего исследователя». Но тут как раз тот случай, когда сбор фактов неожиданно быстро заводит в темный лес легенд, домыслов, умолчаний и намеренных мистификаций. 

Могу только повторить сказанное мной по этому поводу в книге «Тайцзицюань. Классические тексты. Принципы. Мастерство»:
«Интересно все-таки, что ключевой момент в становлении традиции тайцзицюань предстает наложением смутных, плохо согласующихся друг с другом совпадений, домыслов и недомолвок. Действительная история тайцзицюань словно намеренно замалчивается, блистательно отсутствует в том, что доступно наблюдению и пониманию. И как раз в этом отношении она с поразительной точностью соответствует своему предмету – той необъяснимой и недоказуемой способности «побеждать силу слабостью», той пронзительной, но неуловимой силе бодрствующего духа, которые и составляют единственный и вечный секрет даосского гунфу. Поистине, рождение тайцзицюань должно было остаться скрытым от взора позитивистского, неверующего исследователя, как непостижимо для поверхностного, плоско-рационалистического ума действие внутренней силы».

Так что для изучения истории тайцзицюань требуется какой-то новый, не совсем академический, а иной раз и совсем неакадемический инструментарий. Речь идет, если воспользоваться заголовком одной моей давней статьи, о «действительности мифа» – реальности, в которой сам миф становится фактом или, лучше сказать, фактом становится отсутствие факта. То, что случилось с иудеем Савлом по дороге в Дамаск, не относится к объективным событиям, но перевернуло мировую историю. Есть в этой теме и еще один, чисто китайский поворот: мифология истории в китайском исполнении неожиданно возвращает к стихии повседневности, простейшему опыту своего присутствия-в-мире. Конфуций хотел быть только человеком в обычных обстоятельствах. Лао-цзы на поверку и в самом деле оказывается историографом по фамилии Лао, который учил только покою души и, значит, умению быть «здесь и сейчас» – не более того. Сухой, кристально трезвой китайской душе это упование милее всего. Уехал ли «учитель Лао» на темном быке в западные пустыни, чтобы просветить варваров, – другой вопрос. (Блаженной памяти Борис Кириллович Собачкин, гениальный физик, медик и ясновидец, был убежден, что проторусичи находились в родстве с Желтым Императором – прародителем китайцев.)
Во всяком случае исход мифа в актуальность существования, непритязательную, недоступную рассмотрению обыденность жизни – характерный штрих китайского мировоззрения. «Обыкновенное сознание – вот Дао», – гласит известная китайская максима. Будьте внимательны: «обыкновенное» здесь – только необходимая метафора, указывающая на нечто такое, что «обыкновеннее обыкновенного», как покой всегда обещает еще больший покой. Такая обыденность неизбежна именно потому, что она невозможна. Чтобы быть, она должна не быть. Она – фантомна. Соответственно, кто умеет быть «здесь и сейчас», тот «в себе не имеет, где пребывать» (формула Лао-цзы).

Выходит, что самоотсутствие – вот безумная мысль, но мудрость жизни! – дает всему свободу быть потому, что открывает перспективу неисчерпаемых превращений всего сущего. Пустота самоотсутствия предвосхищает мир и потому воплощает незыблемый покой. Но пустота по определению должна опустошиться и предстать… пределом наполненности! Мир пустоты, как сама пустыня, никогда не пуст, но заполнен бесчисленными миражами. Усилие опустошения (а оно в Китае было импульсом духовного совершенствования) тотчас вызывает к бытию бездну образов. На неспособности примирить то и другое, кажется, обломали себе зубы японцы, которые пытались именно зафиксировать форму и бесформенное. Китайцы спаслись верой в Одну (в смысле одну сплошную) Метаморфозу, которая устраняет оппозицию присутствия и отсутствия. Вещи «проходят в их великом изобилии» (Лао-цзы).  В средоточии мирового круговорота ничего нет и все есть.
Все это имеет очень конкретный смысл. Пустоту замещают вещи, «как они есть». Нет ничего реальней иллюзии. В «пустыне реального» реальна только пустота. Лао-цзы-старик по фамилии Лао и Лао-цзы-воплощение Дао мирно сожительствуют в одном персонаже, потому что они разделяют самоотсутствие Начала. Тема общая для Восточной Азии: точно так же человек и будда живут вместе в высокопоставленных ламах. Этот двусмысленный статус образа, кстати, – очень актуальная тема в современном мире, где реальны только иллюзии, мелькающие (прямо по Лао-цзы мгновенно проходящие) на экранах дисплеев.

В конце концов я понял, что в истории тайцзицюань очень ясно высвечиваются глубочайшие основы китайского уклада и самые стойкие рефлексы китайской мысли.
А теперь обратимся к примерам. За ними не надо далеко ходить. В деревне Чэньцзягоу провинции Хэнань, где, согласно господствовавшему до недавнего времени мнению, зародилась тайцзицюань (академический словарь русского языка приписывает этому слову женский род), сделано многое для того, чтобы заполнить тайну происхождения волшебного искусства как нельзя более наглядными иллюстрациями. Здесь стоит памятник в современном псевдоромантическом стиле предполагаемому основоположнику тайцзицюань Чэнь Вантину. В восстановленном храме рода Чэнь есть статуя Чэнь Вантина уже в традиционном исполнении. На основоположнике желтый – императорского цвета – халат, по бокам стоят два пучеглазых мастера его школы. Рядом фрески, изображающие Чэнь Вантина в разных эпизодах его карьеры бойца. Неподалеку музей тайцзицюань, где для пущей убедительности выставлены восковые фигуры: мастер Чэнь Чансин передает секретные рукописи тайцзицюань стоящему перед ним на коленях Ян Лучаню, от которого пошла самая распространенная ныне школа тайцзицюань. И неважно, что в Чэньцзягоу отроду не было никаких книг о тайцзицюань, а местные мастера рукопашного боя до начала 20 в. вообще не знали этого слова. Пластический образ не просто изображает истину, но реально воплощает ее. Скульптуры здесь – не столько художественный образ истории, сколько сама история без художеств. Не сказано разве, что реальна именно иллюзия?

Между тем история тайцзицюань в последние десятилетия стала полем атаки по всему фронту на школу Чэнь со стороны мастеров других школ, особенно стилей У и Ян. В свое время приоритет школе Чэнь отдал энтузиаст ушу и историк-дилетант Тан Хао. Авторы новейших публикаций не оставляют от рассуждений Тан Хао буквально камня на камне. Впрочем, новое и здесь оказывается лишь хорошо забытым старым. Основные положения новейшей критики были высказаны еще почти 90 лет тому назад знаменитым мастером тайцзицюань У Тунанем. В нашей литературе эта точка зрения изложена в брошюре А.О.Милянюка с поэтическим названием «Материалы к семинару Московской федерации ушу по теме «Вопросы истории тайцзицюань» (1999 г.). Сегодня эта брошюра доступна, наверное, только ее автору и автору этих строк.
Если Чэньцзягоу не имеет отношения к тайцзицюань, то почему Ян Лучань именно там научился этому искусству? Все дело в том, что рядом c Чэньцзягоу находится поселок Чжаобао, где с давних пор существовала традиция тайцзицюань.  Известно, что некоторые члены клана Чэнь поддерживали дружеские отношения с мастерами тайцзицюань в Чжаобао. Одна из семей клана Чэнь в середине 18 в. даже переехала туда. Чэнь Чансин, учитель Ян Лучаня, тоже прошел там выучку.

Особенно энергично разоблачением «мифов Чэньцзягоу» занимается Юй Чжицзюнь, что и неудивительно, ведь он – ученик У Тунаня. В своей книге «История тайцзицюань» Юй Чжицзюнь оспаривает достоверность практически всех сведений о Чэнь Вантине, в том числе сообщений о том, что он владел какими-то боевыми искусствами или писал на эту тему. Юй Чжицзюнь даже ставит под сомнение его политическую благонадежность с позиций современной идеологии. Если Тан Хао старался представить Чэнь Вантина патриотом, организатором сопротивления маньчжурским завоевателям, то Юй Чжицзюнь называет его слугой маньчжуров и «помещиком».
Очень подробно Юй Чжицзюнь раскрывает недобросовестность и некомпетентность автора главного апологета традиции Чэньцзягоу – Чэнь Синя. Он показывает, что Чэнь Синь заимствовал для своей книги «Иллюстрированное изложение тайцзицюань рода Чэнь» (Чэнь-ши тайцзицюань тушо) рисунки других авторов без указания источника, не разбирался в «И цзине» (Книга Перемен), а его теория «скручивания нити» (чэнь сы) и прилагаемые к ней схемы обнаруживают незнание китайской медицины и непонимание природы «внутренней силы» (цзинь). Поскольку книга Чэнь Синя вот уже два с лишним десятилетия регулярно переиздается в Китае и доступна любителям тайцзицюань, советую обращаться с ней осторожно.
Как показывает Юй Чжицзюнь, рукопись «Материалы о пике Иньфу», который Тан Хао приписал автору классических сочинений тайцзицюань Ван Цзунъюэ, представляет собой парафраз компендиума по военному делу Ци Цзигуана (16 в.). Поскольку в экземпляре Тан Хао упоминался некий «господин Ван Цзун» из Шаньси, живший в конце 18 в., Тан Хао решил, что Ван Цзунъюэ научился тайцзицюань в Чэньцзягоу (хотя в клане Чэнь строго запрещалось брать в ученики чужаков). Со своей стороны Юй Чжицзюнь приводит факсимиле сочинения с тем же названием, где имеется предисловие Ван Цзунъюэ, датированное 1588 г.  На обложке рукописи стоит печать Ван Цзунъюэ.

Появляются новые материалы и по истории других школ тайцзицюань и прежде всего – тайцзицюань с гор Уданшань и в поселке Чжаобао. Благодаря им мы теперь гораздо больше знаем о начальном, тесно связанном с даосской традицией этапе истории тайцзицюань (что не делает тайцзицюань частью даосизма) и людях, передававших и развивавших это великое искусство. Был ли его основоположником знаменитый даос с Уданшаньских гор Чжан Саньфэн – отдельный вопрос. Для самих уданшаньских даосов – вопрос решенный. Изображений и статуй Чжан Саньфэна на Удашань не меньше, чем портретов «основоположника тайцзицюань» в Чэньцзягоу. Но фактом остается отсутствие фактов: нет никаких свидетельств того, что Чжан Саньфэн имел отношение к тайцзицюань, и нельзя даже поручиться, что кто-то его видел!

Мы остаемся один на один с тайной тайцзицюань. И эта тайна порождена не случайными историческими обстоятельствами.  В текстах тайцзицюань можно прочитать, что мастерство соответствует «пребыванию в пределе зрения и слуха и способности претерпевать превращения с каждой встречей». Что видит тот, кто, вместив в себя мощь духовных метаморфоз, движется со скоростью света или стоит на пороге мира в момент его рождения? Ничего. Но он видит все первым, самым свежим и ясным взором. Он может превзойти всякое видение, но не может отстраниться от самой явленности случающегося. Отрешившись от всех образов, он «держится Великого Образа» (Лао-цзы). Он существует ровно в той мере, в какой свободен от существования. Мне уже приходилось писать о том, что такое существование соответствует тому, что в кино называется съемкой в режиме bullet time – времени летящей пули. В таком случае видимый мир предстает именно фантазмом, сонмом симулякров, не имеющих прототипов в «объективной действительности» – уже исчезнувшей. Несомненность бодрствования происходит от внутреннего узрения, в котором не видно ничего, и этот «образ без образа» (опять формула Лао-цзы), эта тьма сокровенной бездны души вспыхивает тьмой фантазмов, «множеством чудес» (опять Лао-цзы) подобных падающим звездам в ночном небе. Wir leben nur Augenblicke und sehen den Tod umher, – говорит Гёльдерлин. «Мы живем только мгновениями и видим в них смерть».

Если есть Путь, но нет того, кто идет им, значит, просветленный дух – это преемственность, передача, в которой никто никому ничего не передает. В традиции смысл передается вне и помимо субъективных мнений, у нее нет автора. Вот и объяснение любви китайцев к составлению генеалогий безвестных (см. странные родословия в книге «Чжуан-цзы») или, по крайней мере, вымышленных лиц. Череда махатм – это только дидактический прием.
Преемственность школы, говорят китайцы, держится «судьбоносным случаем» (юань фэнь), который открывает «окно возможностей» в жизни. Мне видится в этой высшей разумности случая своеобразный азиатский ответ западному нигилизму «воли к власти». Но оставляю эту тему на будущее.

Все это означает также, что взгляд «в свете гунфу» требует различать между внутренней, подлинной преемственностью и ее внешней имитацией. Даосские авторы упорно предостерегают от соблазна «побочных школ». Классические тексты тайцзицюань повторяют: «в мире есть множество побочных школ», хотя не приводят примеров отступничества. Это и понятно: речь ведь о символически постулируемом, недоступном наблюдению различии. Новейшие исследования подтверждают неизбежность разделения школ ушу на «внешние» и «внутренние» согласно критериям, выставленным еще в биографии мастера Ван Чжэннаня, которую написал Хуан Байцзя в 70-х годах 17 в. К первым относятся «Шаолиньский кулак», ко вторым –Уданшаньские школы, которые исповедовали принципы «покоем побеждать движение» и «мягкостью одолевать жесткость». Эти «внутренние школы» китайские исследователи единодушно считают предтечей тайцзицюань. Только вот внятных фактов ее истории как не было, так и нет.

Принципы тайцзицюань предельно просты. Они вмещаются в одно слово: расслабление. Последнее имеет в тайцзицюань не функциональное, а подлинно бытийное значение. Это не состояние, а процесс, который включает в себя и ощущение невесомости, пустотности тела, и «опускание» центра тяжести, и концентрацию духа, и «чувство» сочленений и сухожилий. Расслабляясь, мастер тайцзицюань ищет свое самоотсутствие или, говоря техническим языком тайцзицюань, «энергетическую конфигурацию пустоты и небытия». Какая польза от этого странного поиска? Он не обещает ни богатырского здоровья, ни лучшей техники рукопашного боя. Хороший ответ на эти вопросы я нашел как раз в книге Юй Чжицзюня, где он передает разговор с одним учеником. Тот пожаловался, что не смог применить тайцзицюань в поединке, потому что противник «двигался слишком быстро».  В ответ Юй Чжицзюнь сказал: «Но почему ты позволил ему двигаться?»

Единственная тайна тайцзицюань: «применять не силу, а волю», действовать внутри живого тела мироздания прежде чем появятся вещи. Воля всегда упреждает удар, и для ее действия совершенно не требуется физических усилий, а требуется, наоборот, полное расслабление. Самое простое и самое трудное искусство. Но оно позволяет, как учил еще Лао-цзы, развязывать узлы всех конфликтов прежде, чем они завяжутся. Этому искусству нельзя научиться, и ему нельзя не учиться. Оно открывается человеку не умному, даже не доброму, а свободному.
Вот почему блаженны миротворцы.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

0 комментариев

  1. Знаете . очень красиво написано, но как то «размыто» . Китайцы мне кажутся очень конкретными и прагматичсными людьми и все что они не делают обычно делается для какойто пользы. в том числе и занятия Тайцзицюань.Сама практикка Тайцзи . если это конечно традиционная школа. является . представляет довольно объемный практический материал . который по мере освоения меняет видение адепта и оощущение своей значимости в этом виде деятельности, как следствие возникает необходимость вселять веру в других людей и возникает «история школы» или другая «история» похожая на правду и подкрепленная практическими навыками китайского учителя. если его умение впечатляет . история его школы кажется правдоподобной..И все.

  2. Знаете . очень красиво написано, но как то «размыто» . Китайцы мне кажутся очень конкретными и прагматичсными людьми и все что они не делают обычно делается для какойто пользы. в том числе и занятия Тайцзицюань.Сама практикка Тайцзи . если это конечно традиционная школа. является . представляет довольно объемный практический материал . который по мере освоения меняет видение адепта и оощущение своей значимости в этом виде деятельности, как следствие возникает необходимость вселять веру в других людей и возникает «история школы» или другая «история» похожая на правду и подкрепленная практическими навыками китайского учителя. если его умение впечатляет . история его школы кажется правдоподобной..И все.

  3. Знаете . очень красиво написано, но как то «размыто» . Китайцы мне кажутся очень конкретными и прагматичсными людьми и все что они не делают обычно делается для какойто пользы. в том числе и занятия Тайцзицюань.Сама практикка Тайцзи . если это конечно традиционная школа. является . представляет довольно объемный практический материал . который по мере освоения меняет видение адепта и оощущение своей значимости в этом виде деятельности, как следствие возникает необходимость вселять веру в других людей и возникает «история школы» или другая «история» похожая на правду и подкрепленная практическими навыками китайского учителя. если его умение впечатляет . история его школы кажется правдоподобной..И все.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *