Главная страница » Публикации » Путь на вершину горы Тайшань. Выставка живописи Татьяны Ян

Путь на вершину горы Тайшань. Выставка живописи Татьяны Ян

Возносите Господа Бога нашего
и покланяйтеся в горе святей Его,
яко святъ Господь Богъ нашъ. /Псалом 98/
Человечный муж радуется горам. /Конфуций/
Эта выставка – впечатления от возвращения в Китай через долгое время (четверть века). Но пожалуй прежде всего – она плод размышлений о том, чем важна для меня, человека православной культуры, Поднебесная. Кроме общей любознательности, интереса к совершенно иному мироощущению и, конечно, праздника для глаза художника.


Восхождение на главную священную гору Тайшань в истории и культуре Китая – это паломничество от Земли к Небу. На протяжении двух с лишним тысячелетий его совершали все императоры Китая, и по сей день по этой лестнице более чем в 6200 ступеней проходят сотни тысяч людей, неся на вершину свои вопросы или благодарения Небу. Так одно из событий моего путешествия – подъем на гору Тайшань — стало началом внутреннего пути преодоления границ привычного. Бывает очень полезно и поучительно посмотреть на свой дом со стороны, заглянуть в родные окна с улицы, сквозь шум чужого мира. Замечаешь то, что перестала видеть, находясь внутри, что-то заново переосмысливаешь, в чем-то уверяешься и, в тоже время, начинаешь еще больше понимать всеобщность, единство и непреложность основных законов жизни человека в этом мире. «Господня земля и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней..» (пс. 23)
Пожалуй, самое главное впечатление на этом пути – иное чувство реальности. В отличие от европейского рефлексирующего сознания, осложненного и раздробленного наследством постмодерна, в Китае человек все так же целостен, открыт и дружественен окружающему миру, как и тысячелетия назад. Этот народ сохранил единение с мирозданьем, где каждый по-прежнему чувствует себя частью нерушимой триады «Земля – Человек – Небо». Более того, жива изначальная иерархия ценностей – первичность, непреложная реальность мира невидимого. Земной мир продолжается неразрывно и в ином измерении. Сам человек видится как соотношение «что снаружи, то и внутри». А все внутреннее в человеке, как принадлежность иному миру, важнее внешнего.
В Китае легко и естественно ощущается ценность каждого мгновения дня, оттого что именно так живет, пожалуй, весь этот народ – проживает жизнь как дар. Знаменитая даосская «таковость» (цзы жань) всего сущего, всегда слышимая — и в ритуалах и в ежедневности — символическая глубина. «Иди как идешь, стой как стоишь, сиди как сидишь» (чаньский коан). Здесь почти не встретить одну из главный черт, так свойственную европейской культуре – self-центричность, отношение к себе как к центру жизни, главной точке бытия. Знаменитое китайское «чувство Пути», пожалуй, до некоторой степени сравнимо с известным понятием amor fati /любовь к своей участи, судьбе/, вдохновение на жизнь здесь и сейчас, приятие ее, каковы бы не были обстоятельства. Или с христианским пониманием полноты бытия, наполненного верой, когда «жизнь жительствует» (из слова свт. Иоанна Златоуста на святую Пасху). Но если для европейской культуры это дар, которым, увы, обладают лишь немногие, то в Поднебесной это национальное качество.
Слово «китайское» в нашем языке – когда все существует в отсутствии привычной логики, но тончайшего, хитрейшего устроения; колоссального масштаба, но из мельчайших частей, и каждая часть несет в себе все уложение этого целого; а «китайская мудрость» — невозможность понимания, запутанность мысли. Это оттого что привычно продолжаем мерить эту страну аршином европейской логики и понятий. Тогда как в этом мире для нас иное – все. Здесь жизнь — движение и перетекание по кругу, и само это движение хранит в себе изначальный покой и заведомо известны последствия нарушения равновесия и порядка. Все явления природы, времени и пространства, тело человека, его судьба подчинены единым закономерностям и могут быть описаны в единых/общих категориях и понятиях. Здесь все, даже самое искусное произведение, лишено личностной индивидуальности из-за бесконечной количественной и временной повторяемости (от львов у ворот храмов до вездесущего термоса), все переплавлено вечностью, на всем и во всем ее дыхание. Вещь, явление всегда больше самого себя – во всем знаки типического, родовые признаки. И в этом видится утешительный признак высшей стабильности.
Еще Китай показал мне путь к примирению с реальностью, с тем миром, в котором живем, с прозой жизни, которая всегда (особенно здесь, в России) была – казалась – враждебной внутренней жизни. Ежедневность, пребывание в обыденности было всегда самым трудным испытанием. «В китайском универсуме нет ни идеального, ни материального, ибо и то и другое – предметно, а бытие по-китайски есть только место резонанса всех ритмов мгновения, сокрытая в вещах сила дематериализации» (В.Малявин. Цветы в тумане). В Китае начинаешь неким шестым чувством понимать и просто явно слышать главное – в несказанном, в паузах и пространстве между предметами. Так, даже в письменности здесь точка в конце фразы обозначается пустой окружностью – не окончательность, но очерченная Пустота. Реальность расслаивается, внешнее, бытовое обретает свой реальный пустой вес – скорлупы, луковой шелухи, а проступают сокровенные «семена вещей». «Великий Предел – в пустоте зазора между телом и тенью». Опыт этого чувства я привезла с собой и бережно его храню. Конечно, я его знала и прежде. Это ведь и есть вера, по слову митр. Антония Сурожского, «уверенность в вещах невидимых». Но на нашей земле это дается через преодоление, вопреки. В Китае этим пропитан сам воздух.
И, наверное, самый главной завет китайской мудрости, объединяющий и пронизывающий все мои впечатления, такой простой, но так трудновыполнимый, на всю оставшуюся жизнь, в том, что сила — в отсутствии силы, в мягкости, гибкости и тишине. «Самое мягкое одолеет самое твердое» (Лао Цзы). Конечно, это тоже, о чем говорит ап. Павел: «Сила моя в немощи совершается». И у апостола и у китайского патриарха это та слабость и та мягкость, когда человек, отказавшись от себя, научается уповать на Небо.
Рассказывать о Китае языком европейской живописи – дело очень опасное. Трудно не впасть в стилизацию, не потерять себя. Поскольку самый естественный, точный и емкий язык, который содержит в себе весь кодовый набор китайского пространства – это, конечно, традиционная живопись го хуа. И попадая в эту страну начинаешь именно так и видеть и мыслить. Авторского, личного, своего высказывания представить себе никак не удавалось. Но, вернувшись домой, вопреки бывшей уверенности, что живописи про Китай не получается – начала писать.
Не знаю, что именно изо всех этих размышлений и как нашло отражение в моих холстах, но вот такие были у меня мысли, когда работала.
Татьяна Ян
Галерея картин из цикла «Путь на вершину горы Тайшань» >>

Отзыв Владимира Малявина

Восхождение: вот ключевое слово о человеке на Востоке, где человек никогда не есть нечто неизменное с приданными ему непонятно как и зачем правами,

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *