Главная страница » Публикации » Еще об отношении боевых искусств к религии на Востоке
| |

Еще об отношении боевых искусств к религии на Востоке

В.В. Малявин.  Несколько слов в продолжение разговора об отношении боевых искусств к религии на Востоке.
Полезно поставить дискуссию в рамки определенной типологии соотношений мирского и религиозного начал. Можно выделить следующие основные типы:
A. Параллельное существование обоих начал, «града земного» и «града небесного», составляющих некую иерархию. Таковы католицизм, отчасти православие, буддизм Теравады. Бытие этого типа – синусоида исторической катастрофичности, история «потерянного и обретенного рая» как последовательного умаления (секуляризации) божественного, которое завершается внезапным обращением к небесному совершенству. Общественная практика здесь предстает как служение божественному, но в своем роде самостоятельное, руководствующееся критериями практической эффективности. Так рыцарь служит Богородице, полагаясь на свое ратное мастерство. Одним словом, «на Бога надейся, а сам не плошай».
B. Слитность божественного и земного, удерживаемое ритуальной практикой с ее символическим миропониманием. Она может доходить до полного  поглощения быта ритуалом. Это тип общества «правильного действия», пронизанного чувством неотменяемой близости божественного присутствия и описываемого известной поговоркой: «живем, как у Христа за пазухой». Таковы архаические социумы, монофизитство. Православие в качестве «бытового исповедничества», ислам, ламаистская теократия.  История подменяется здесь отношением неопределенной близости между земным и небесным мирам, что дает возможность как их внезапного схождения, так и жесткого противостояния. Китай дает наиболее утонченный и устойчивый пример такого типа: в китайской традиции действие сводится к всеобщему и все предвосхищающему «недеянию», покою как символу движения. Тем самым снимается дилемма субъекта и объекта.
C. Исключительная ориентация на веру в ущерб быту: «общество правильного мнения», живущего по принципу: «trust in God and keep your powder dry». Данный тип открывает простор для модернистской рационализации общества. Ему соответствует протестантизм в Европе, секуляризированные формы буддизма и даосизма (посттрадиционные секты) на Дальнем Востоке, обновленческие толки в исламе, а в России, пожалуй, старообрядцы-беспоповцы.


В Китае, как уже говорилось, была выработана самобытная и жизнеспособная форма смычки, преемственности небесного и земного начал, позволявшая совместить все три типа религиозных традиций. Эта преемственность характеризуется следующими чертами:
1. Идея всеединства всего сущего и универсальности истины как неизъяснимой, одновременно интуитивно постигаемой и представленной в сверхличном жизненном укладе. Эта истина обозначалась понятиями «великого Пути», «одного принципа», «одного ци», «одного сердца», но также «одного превращения». В этом качестве она пребывает вне себя, являет собой «пустоту» и «самоотсутствие». Такова же судьба китайских религий: китайцы в конце концов (начиная с формирования системы религиозного синкретизма в начале Средневековья, но особенно с появлением буддизма чань) пришли к утверждению, что истина религий пребывает вне их исторических форм.  С точки зрения классического богословия и философии Запада этот взгляд действительно является только декларацией, если не явной нелепостью. Зато ему гораздо ближе, например, «метафизика процесса» А.Уайтхеда с ее понятием «двухполюсного бога».
2. При очевидном несходстве целей даосской медитации и боевых искусств и не менее явных различиях в их практике и толковании традиционных понятий, высшей целью боевых искусств «внутренних школ» объявлялось достижение все той же «пустоты и небытия», единение с «Дао мудрецов и достойных мужей», «преданием небожителей и будд» (слова мастера школы Багуачжан Чэн Тинхуа). «Внутренние школы» ушу переняли известный в даосской медитации принцип «возвратного движения в пространстве срединности» (формула Чжан Саньфэна), что служило теоретическим обоснованием для известной установки: «применяй волю, а не физическую силу». Знаток «внутренних школ» Сунь Лутан прямо уподоблял ступени мастерства в школе Синъицюань этапам совершенствования в религиозном даосизме: фаза «проявления силы» соответствует у него физическим упражнениям или «выпрямлению» себя, что равнозначно превращению «семени» в ци; «сокрытие силы» соответствует возгонке ци в дух (работа по сфере с целью безупречного соответствия с внешним миром); «превращение силы» означает умение действовать посредством «духа и воли». Вообще совершенствование во «внутренних школах» является для Сунь Лутана аналогом «трех стадий и девяти поворотов» в «духовной алхимии» даосизма.
В свете сказанного следует внимательно отнестись к замечанию С.Макфарлейна о метафорической природе языка в буддизме и, добавлю, всей китайской традиции. Мы имеем дело с очень непривычной для европейца ситуацией, когда разные суждения имеют характер иносказаний, но отсылают друг к другу и друг друга проясняют, образуя как бы бесконечно разрастающуюся глоссаллалию неизреченной темы, подобно тому, как все внешние образы («тени») указывают на присутствие сокровенного света истины. Китайцы охотно признают или, если угодно, им нравится думать, что, если люди судят по-разному, то молчат они об одном и том же. Именно поэтому каждый свободен говорить по-своему.
Облака на небе непрерывно меняют цвет и форму. А человек, говорили в Китае, призван «завершать работу Неба». Мы можем силой воображения, а по-китайски – сокрытого «движителя жизни» составлять из облачного потока самые чудесные картины. Мы можем увлечься своим человеческим миром. В этом нет бытийной катастрофы. «Человек удаляется от Пути, а Путь не удаляется от человека». Но правду постигнет тот, кто «оставит» облака и вернется к истоку своего опыта – чтобы, по утверждению даоса 18 в. Лю Имина, в этом пределе духовной сосредоточенности и возвратного движения «превзойти Небо и не сковывать себя силами Инь и Ян»: ????, ????????????.
Об отношении боевых искусств к религии на Востоке

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие записи

0 комментариев

  1. Прошу прощения, но комментарий вышел слишком громоздкий, стоит ли его публиковать тут.
    Кажется, достаточно учитывать бинарную семиотическую функцию языка.
    Следовательно есть два способа использования языка. Первый — дискурсивный — он основан на тождестве. Второй — бытийный; он же телесный; он же интерактивный; он же трансформативный или пространственно-временной — в его основе лежит действие, или событие. Не просто факт — а место-время в пространстве, занимаемое телом для достижения опыта. Отсюда в первом случае язык формируется из означающих или несущих единиц языковой практики, сращивание которых дает всегда (!!!!) определенное содержание. И это содержание конечно, универсально, эмпирически тождественно вне зависимости от обстоятельств и без учета актуальной ситуации или человека, который реализует языковую практику. Во втором же случае высказывание освобождает огромное пространство для интерактивного и творческого поиска и всегда указывает на момент выделения, актуализации реального жизненного опыта. Не просто фактическое, мертвое перечисление моментов порождения дискурса: «Кушать это всегда хорошо», а практическое руководство: что именно нужно делать, когда, в каких обстоятельствах, следуя каким правилам можно насладится процессом еды. Кроме того в последнем случае язык всегда идет следом за реальным телесным опытом, всегда имеет в виду живого человека, а не просто постулируя выброшенные в дискурсивное пространство факты.
    И вся штука в том, что дискурсивный язык очень похож на реальность — это порождает его позитивность; но при всем этом он ничего не добавляет к реальности, потому что полностью теоретичен.

    1. Такой язык говорит об отвлеченных понятиях, и не дает нам ничего, что помогло бы при всей внешней схожести пережить или реализовать на практике то, о чем говорится. Дискурсивная информация содержит только алгоритмическую программу действий — а она не говорит нам, как нас достичь этого состояния — говорит только как кто-то достиг его. Это все равно, что перечислить список столовых, в которых можно пообедать, или мысленно убедить кого-то — как приятно кушать хлеб с маслом. Достаточно вспомнить уже цитируемого по поводу другой вашей статьи китайского поэта:
      <Напиться слушая водопад, насытится рисуя плоды сливы>
      Такой язык мертв именно по тому что все время апеллирует к прошлому. Он уже завершен актом письма или говорения.
      Событийный язык всегда сопряжен с соответствующим действием и даже исходит из него. Ожидание чистой актуализации конкретного опыта, на который указывает язык. Речь идет одновременно о том, что уже совершалось кем-то в прошлом, и о том, что еще предстоит совершить кому то другому — адресату высказывания. Европеец, увлекающийся эзотерикой, американец бит поколения может сколько угодно говорить о пользе медитации, дзен буддизма — что вовсе не мешает ему употреблять наркотики, использовать восточные прибамбасы в прагматических целях. А ведь дискурсивно это может осуществляться точь в точь как говорит даосский учитель, бесконечно талантливо и многообразно, в тех же самых выражениях под которыми имеется виду совсем другое. Слова одни и те же. Я могу сколько угодно калькировать восточных учителей говоря о пустоте, расслаблении, силах ин и ян — но приблизит это меня хоть на йоту к реально пережитому жизненному опыту? Если дискурс внешне похож, нужно иметь виду, что в нем явно не хватает одного звена — он расходится с делом. Как тот <толстовец>, внешне впитавший в себя учение — сидит в привокзальном ресторанчике, — говорит он тоже самое — да только спокойно уплетает телячьи котлеты. Примеров каждый может найти тысячи.

      1. Отсюда можно вывести простой и безумный для академической науки критерий истинности. Можно и не говорить на сколько он смешным выглядит перед лицом науки, которая требует однозначных ответов. Не мне, неучу перед уважаемыми людьми говорить об этом. А именно — истинность высказывания подтверждается реальным жизненным опытом — вот все. Я могу в искусных выражениях содрогать воздух этическим учением, одновременно совершая аморальные поступки. А могу сам своим жизненным примером — только через действие и внутренний опыт быть проводником языка. Следуя пути внутреннего совершенствования и проявляя себя через деяния. Потому учителю незачем что то доказывать — он сам представляет своей жизнью и делами живое свидетельство своей правоты. Как Г.Гессе, описывая в повести будду в парке так говорит о нем :
        <Его совершенство чувствовалось в каждом движении мизинца>
        Значит это движение мизинца и нужно изучать. Именно оно определяет, кто этот человек на самом деле. Оно целиком содержит в себе принцип. Принцип есть только качество, определенное внутренее состояние, которое ничего не даст если понять его буквально. Становится ясно, почему реализатор программы академической науки довольствуется поверхностным языковым сходством. Он видит внешнее, и потому может сколь угодно точно копировать его — и одновременно говорить вещи, немыслимые для изучаемого предмета.
        Не о том ли сказано:
        «Говорите только: «Да, да», «Нет нет». Что больше этого — то от лукавого»
        Не нужно искать теоритических доказательств — оно только внешнее сходство, и не имеет отношения к внутреннему состоянию, которое выражается в чистом и безискустном действии. И это действие будет точно соответствать жизни. А то что происходит с каждым человеком по сто раз в день — и так истинно, и не нуждается в дополнительных доказательствах. Сказано :
        «В каждом споре есть то, что не замечается спорщиками»
        А ответ Фомы?
        «Видиш противоречие — введи различие»
        Что значит: искуственными ритор фигами избегать разрывов..

        1. А еще греки говорили:
          «Здесь Родос, здесь и прыгай»
          Смысл: покажи на деле то, чем похвалился. Возникнуть подобный афоризм мог, конечно, только при грубом инструментальном отношении к языку и миру, жажде к скорости эффективного и рационального прогресса. И тут же вспоминается ответ востока по этому поводу (не знаю как точно это перевести, не силен) :
          谦虚使人进步,骄傲使人落后
          Или:
          不经一事,不长一智 (Здесь на сколько я понимаю — мудрость появляется с течением времени)
          У нас же с течением времени максимум — появляется технический навык. Но как обменять инструментальный навык на мудрость — или соотнести одно другим, — вот это вопрос. Знание можно получить,, купив инструкцию — но где купить немного мудрости? Точно так же можно спросить о соотношении между ритуалом и лицемерием, внутренним совершенствованием и накапливанием технического навыка и богатства, деянием и актом субъективной воли, стратегией и этикой. Вроде бы речь идет об одном и том же- но какая пропасть лежит между такими похожими с языковой точки зрения понятиями. Научится различать их — вот что важно.
          Можно сколько угодно сопоставлять эти афоризмы двух культур
          Еще раз прошу прощения за громоздкий комментарий, но возможно речь идет о том, что для нас является самым главным, и свидетельствует только о том, что обладатели западного сознания ощущают в себе недостаток подлинности — потому их интересует все это. Вполне законная интенция, ведь в конечном счете все хотят просто нормально жить, даже не подозревая об этом. Вопрос только в методах и средствах. которые предоставляет для достижения этих нехитрых целей в расположение людей наследство культуры. И хорошо когда пути достижения и пункт назначения совпадают. Но если человеку не указана верная дорога, он выбирает неверную. Врядли в этом можно кого ниубдь винить.

  2. Прошу прощения, но комментарий вышел слишком громоздкий, стоит ли его публиковать тут.
    Кажется, достаточно учитывать бинарную семиотическую функцию языка.
    Следовательно есть два способа использования языка. Первый — дискурсивный — он основан на тождестве. Второй — бытийный; он же телесный; он же интерактивный; он же трансформативный или пространственно-временной — в его основе лежит действие, или событие. Не просто факт — а место-время в пространстве, занимаемое телом для достижения опыта. Отсюда в первом случае язык формируется из означающих или несущих единиц языковой практики, сращивание которых дает всегда (!!!!) определенное содержание. И это содержание конечно, универсально, эмпирически тождественно вне зависимости от обстоятельств и без учета актуальной ситуации или человека, который реализует языковую практику. Во втором же случае высказывание освобождает огромное пространство для интерактивного и творческого поиска и всегда указывает на момент выделения, актуализации реального жизненного опыта. Не просто фактическое, мертвое перечисление моментов порождения дискурса: «Кушать это всегда хорошо», а практическое руководство: что именно нужно делать, когда, в каких обстоятельствах, следуя каким правилам можно насладится процессом еды. Кроме того в последнем случае язык всегда идет следом за реальным телесным опытом, всегда имеет в виду живого человека, а не просто постулируя выброшенные в дискурсивное пространство факты.
    И вся штука в том, что дискурсивный язык очень похож на реальность — это порождает его позитивность; но при всем этом он ничего не добавляет к реальности, потому что полностью теоретичен.

    1. Такой язык говорит об отвлеченных понятиях, и не дает нам ничего, что помогло бы при всей внешней схожести пережить или реализовать на практике то, о чем говорится. Дискурсивная информация содержит только алгоритмическую программу действий — а она не говорит нам, как нас достичь этого состояния — говорит только как кто-то достиг его. Это все равно, что перечислить список столовых, в которых можно пообедать, или мысленно убедить кого-то — как приятно кушать хлеб с маслом. Достаточно вспомнить уже цитируемого по поводу другой вашей статьи китайского поэта:
      <Напиться слушая водопад, насытится рисуя плоды сливы>
      Такой язык мертв именно по тому что все время апеллирует к прошлому. Он уже завершен актом письма или говорения.
      Событийный язык всегда сопряжен с соответствующим действием и даже исходит из него. Ожидание чистой актуализации конкретного опыта, на который указывает язык. Речь идет одновременно о том, что уже совершалось кем-то в прошлом, и о том, что еще предстоит совершить кому то другому — адресату высказывания. Европеец, увлекающийся эзотерикой, американец бит поколения может сколько угодно говорить о пользе медитации, дзен буддизма — что вовсе не мешает ему употреблять наркотики, использовать восточные прибамбасы в прагматических целях. А ведь дискурсивно это может осуществляться точь в точь как говорит даосский учитель, бесконечно талантливо и многообразно, в тех же самых выражениях под которыми имеется виду совсем другое. Слова одни и те же. Я могу сколько угодно калькировать восточных учителей говоря о пустоте, расслаблении, силах ин и ян — но приблизит это меня хоть на йоту к реально пережитому жизненному опыту? Если дискурс внешне похож, нужно иметь виду, что в нем явно не хватает одного звена — он расходится с делом. Как тот <толстовец>, внешне впитавший в себя учение — сидит в привокзальном ресторанчике, — говорит он тоже самое — да только спокойно уплетает телячьи котлеты. Примеров каждый может найти тысячи.

      1. Отсюда можно вывести простой и безумный для академической науки критерий истинности. Можно и не говорить на сколько он смешным выглядит перед лицом науки, которая требует однозначных ответов. Не мне, неучу перед уважаемыми людьми говорить об этом. А именно — истинность высказывания подтверждается реальным жизненным опытом — вот все. Я могу в искусных выражениях содрогать воздух этическим учением, одновременно совершая аморальные поступки. А могу сам своим жизненным примером — только через действие и внутренний опыт быть проводником языка. Следуя пути внутреннего совершенствования и проявляя себя через деяния. Потому учителю незачем что то доказывать — он сам представляет своей жизнью и делами живое свидетельство своей правоты. Как Г.Гессе, описывая в повести будду в парке так говорит о нем :
        <Его совершенство чувствовалось в каждом движении мизинца>
        Значит это движение мизинца и нужно изучать. Именно оно определяет, кто этот человек на самом деле. Оно целиком содержит в себе принцип. Принцип есть только качество, определенное внутренее состояние, которое ничего не даст если понять его буквально. Становится ясно, почему реализатор программы академической науки довольствуется поверхностным языковым сходством. Он видит внешнее, и потому может сколь угодно точно копировать его — и одновременно говорить вещи, немыслимые для изучаемого предмета.
        Не о том ли сказано:
        «Говорите только: «Да, да», «Нет нет». Что больше этого — то от лукавого»
        Не нужно искать теоритических доказательств — оно только внешнее сходство, и не имеет отношения к внутреннему состоянию, которое выражается в чистом и безискустном действии. И это действие будет точно соответствать жизни. А то что происходит с каждым человеком по сто раз в день — и так истинно, и не нуждается в дополнительных доказательствах. Сказано :
        «В каждом споре есть то, что не замечается спорщиками»
        А ответ Фомы?
        «Видиш противоречие — введи различие»
        Что значит: искуственными ритор фигами избегать разрывов..

        1. А еще греки говорили:
          «Здесь Родос, здесь и прыгай»
          Смысл: покажи на деле то, чем похвалился. Возникнуть подобный афоризм мог, конечно, только при грубом инструментальном отношении к языку и миру, жажде к скорости эффективного и рационального прогресса. И тут же вспоминается ответ востока по этому поводу (не знаю как точно это перевести, не силен) :
          谦虚使人进步,骄傲使人落后
          Или:
          不经一事,不长一智 (Здесь на сколько я понимаю — мудрость появляется с течением времени)
          У нас же с течением времени максимум — появляется технический навык. Но как обменять инструментальный навык на мудрость — или соотнести одно другим, — вот это вопрос. Знание можно получить,, купив инструкцию — но где купить немного мудрости? Точно так же можно спросить о соотношении между ритуалом и лицемерием, внутренним совершенствованием и накапливанием технического навыка и богатства, деянием и актом субъективной воли, стратегией и этикой. Вроде бы речь идет об одном и том же- но какая пропасть лежит между такими похожими с языковой точки зрения понятиями. Научится различать их — вот что важно.
          Можно сколько угодно сопоставлять эти афоризмы двух культур
          Еще раз прошу прощения за громоздкий комментарий, но возможно речь идет о том, что для нас является самым главным, и свидетельствует только о том, что обладатели западного сознания ощущают в себе недостаток подлинности — потому их интересует все это. Вполне законная интенция, ведь в конечном счете все хотят просто нормально жить, даже не подозревая об этом. Вопрос только в методах и средствах. которые предоставляет для достижения этих нехитрых целей в расположение людей наследство культуры. И хорошо когда пути достижения и пункт назначения совпадают. Но если человеку не указана верная дорога, он выбирает неверную. Врядли в этом можно кого ниубдь винить.

  3. Прошу прощения, но комментарий вышел слишком громоздкий, стоит ли его публиковать тут.
    Кажется, достаточно учитывать бинарную семиотическую функцию языка.
    Следовательно есть два способа использования языка. Первый — дискурсивный — он основан на тождестве. Второй — бытийный; он же телесный; он же интерактивный; он же трансформативный или пространственно-временной — в его основе лежит действие, или событие. Не просто факт — а место-время в пространстве, занимаемое телом для достижения опыта. Отсюда в первом случае язык формируется из означающих или несущих единиц языковой практики, сращивание которых дает всегда (!!!!) определенное содержание. И это содержание конечно, универсально, эмпирически тождественно вне зависимости от обстоятельств и без учета актуальной ситуации или человека, который реализует языковую практику. Во втором же случае высказывание освобождает огромное пространство для интерактивного и творческого поиска и всегда указывает на момент выделения, актуализации реального жизненного опыта. Не просто фактическое, мертвое перечисление моментов порождения дискурса: «Кушать это всегда хорошо», а практическое руководство: что именно нужно делать, когда, в каких обстоятельствах, следуя каким правилам можно насладится процессом еды. Кроме того в последнем случае язык всегда идет следом за реальным телесным опытом, всегда имеет в виду живого человека, а не просто постулируя выброшенные в дискурсивное пространство факты.
    И вся штука в том, что дискурсивный язык очень похож на реальность — это порождает его позитивность; но при всем этом он ничего не добавляет к реальности, потому что полностью теоретичен.

    1. Такой язык говорит об отвлеченных понятиях, и не дает нам ничего, что помогло бы при всей внешней схожести пережить или реализовать на практике то, о чем говорится. Дискурсивная информация содержит только алгоритмическую программу действий — а она не говорит нам, как нас достичь этого состояния — говорит только как кто-то достиг его. Это все равно, что перечислить список столовых, в которых можно пообедать, или мысленно убедить кого-то — как приятно кушать хлеб с маслом. Достаточно вспомнить уже цитируемого по поводу другой вашей статьи китайского поэта:
      <Напиться слушая водопад, насытится рисуя плоды сливы>
      Такой язык мертв именно по тому что все время апеллирует к прошлому. Он уже завершен актом письма или говорения.
      Событийный язык всегда сопряжен с соответствующим действием и даже исходит из него. Ожидание чистой актуализации конкретного опыта, на который указывает язык. Речь идет одновременно о том, что уже совершалось кем-то в прошлом, и о том, что еще предстоит совершить кому то другому — адресату высказывания. Европеец, увлекающийся эзотерикой, американец бит поколения может сколько угодно говорить о пользе медитации, дзен буддизма — что вовсе не мешает ему употреблять наркотики, использовать восточные прибамбасы в прагматических целях. А ведь дискурсивно это может осуществляться точь в точь как говорит даосский учитель, бесконечно талантливо и многообразно, в тех же самых выражениях под которыми имеется виду совсем другое. Слова одни и те же. Я могу сколько угодно калькировать восточных учителей говоря о пустоте, расслаблении, силах ин и ян — но приблизит это меня хоть на йоту к реально пережитому жизненному опыту? Если дискурс внешне похож, нужно иметь виду, что в нем явно не хватает одного звена — он расходится с делом. Как тот <толстовец>, внешне впитавший в себя учение — сидит в привокзальном ресторанчике, — говорит он тоже самое — да только спокойно уплетает телячьи котлеты. Примеров каждый может найти тысячи.

      1. Отсюда можно вывести простой и безумный для академической науки критерий истинности. Можно и не говорить на сколько он смешным выглядит перед лицом науки, которая требует однозначных ответов. Не мне, неучу перед уважаемыми людьми говорить об этом. А именно — истинность высказывания подтверждается реальным жизненным опытом — вот все. Я могу в искусных выражениях содрогать воздух этическим учением, одновременно совершая аморальные поступки. А могу сам своим жизненным примером — только через действие и внутренний опыт быть проводником языка. Следуя пути внутреннего совершенствования и проявляя себя через деяния. Потому учителю незачем что то доказывать — он сам представляет своей жизнью и делами живое свидетельство своей правоты. Как Г.Гессе, описывая в повести будду в парке так говорит о нем :
        <Его совершенство чувствовалось в каждом движении мизинца>
        Значит это движение мизинца и нужно изучать. Именно оно определяет, кто этот человек на самом деле. Оно целиком содержит в себе принцип. Принцип есть только качество, определенное внутренее состояние, которое ничего не даст если понять его буквально. Становится ясно, почему реализатор программы академической науки довольствуется поверхностным языковым сходством. Он видит внешнее, и потому может сколь угодно точно копировать его — и одновременно говорить вещи, немыслимые для изучаемого предмета.
        Не о том ли сказано:
        «Говорите только: «Да, да», «Нет нет». Что больше этого — то от лукавого»
        Не нужно искать теоритических доказательств — оно только внешнее сходство, и не имеет отношения к внутреннему состоянию, которое выражается в чистом и безискустном действии. И это действие будет точно соответствать жизни. А то что происходит с каждым человеком по сто раз в день — и так истинно, и не нуждается в дополнительных доказательствах. Сказано :
        «В каждом споре есть то, что не замечается спорщиками»
        А ответ Фомы?
        «Видиш противоречие — введи различие»
        Что значит: искуственными ритор фигами избегать разрывов..

        1. А еще греки говорили:
          «Здесь Родос, здесь и прыгай»
          Смысл: покажи на деле то, чем похвалился. Возникнуть подобный афоризм мог, конечно, только при грубом инструментальном отношении к языку и миру, жажде к скорости эффективного и рационального прогресса. И тут же вспоминается ответ востока по этому поводу (не знаю как точно это перевести, не силен) :
          谦虚使人进步,骄傲使人落后
          Или:
          不经一事,不长一智 (Здесь на сколько я понимаю — мудрость появляется с течением времени)
          У нас же с течением времени максимум — появляется технический навык. Но как обменять инструментальный навык на мудрость — или соотнести одно другим, — вот это вопрос. Знание можно получить,, купив инструкцию — но где купить немного мудрости? Точно так же можно спросить о соотношении между ритуалом и лицемерием, внутренним совершенствованием и накапливанием технического навыка и богатства, деянием и актом субъективной воли, стратегией и этикой. Вроде бы речь идет об одном и том же- но какая пропасть лежит между такими похожими с языковой точки зрения понятиями. Научится различать их — вот что важно.
          Можно сколько угодно сопоставлять эти афоризмы двух культур
          Еще раз прошу прощения за громоздкий комментарий, но возможно речь идет о том, что для нас является самым главным, и свидетельствует только о том, что обладатели западного сознания ощущают в себе недостаток подлинности — потому их интересует все это. Вполне законная интенция, ведь в конечном счете все хотят просто нормально жить, даже не подозревая об этом. Вопрос только в методах и средствах. которые предоставляет для достижения этих нехитрых целей в расположение людей наследство культуры. И хорошо когда пути достижения и пункт назначения совпадают. Но если человеку не указана верная дорога, он выбирает неверную. Врядли в этом можно кого ниубдь винить.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *